Джози Силвер - Две жизни Лидии Бёрд [litres]

Суббота, 9 ноября

– Ненавижу фейерверки, черт бы их побрал!

– Неправда! Ты всегда первой рвалась на них посмотреть. – Джона смеется на экране моего телефона.

Телефон лежит у вазы с цветами на кухонном столе, так что я могу болтать с Джоной, занимаясь делом. Здесь вечер субботы, у Джоны – середина дня. От скуки я занялась библиотечными бумагами, сопроводив их бокалом вина. На самом деле я рада, что приходится много думать о работе, это помогает заполнить пустоту в моей жизни. Прошло уже почти шесть недель с тех пор, как я смыла в раковину свои пилюли, и я отлично справляюсь, правда. По крайней мере, днем.

– Ладно-ладно, согласна, – ворчу я.

В нашем местном парке сегодня вечером представление. Оттуда доносятся такие звуки, будто там идут боевые действия.

Джона тоже в кухне; теперь он отходит от стойки и садится за стол.

– Выглядит неплохо, – говорю я, кивая на сэндвичи с беконом, которые он только что приготовил у меня на глазах.

– Мне пришлось в три магазина заглянуть, чтобы найти правильную нарезку, – возмущается Джона. – Чтобы сверху была полоска сала. У них тут это почти незаконно.

– Джона Джонс, просто ты уж слишком британец! – хохочу я.

Он показывает мне кетчуп «Хейнц» и усмехается. Я кладу авторучку и тянусь за бокалом.

– Есть какие-то свежие новости? Хочется услышать что-нибудь хорошее.

Он откидывает челку, и мой взгляд на миг цепляется за шрам на его лбу, теперь уже бледный, серебристый на фоне загара. Недавно в одном из разговоров Джона признался, что вскоре после того несчастного случая отвинтил зеркало от стены в своей ванной комнате, потому что не в силах был каждое утро смотреть на это постоянное напоминание. Для меня облегчение видеть, что теперь он справляется с этим лучше. Слушаю, как он рассказывает о разных событиях, случившихся за неделю в Лос-Анджелесе, одновременно жуя сэндвич.

– Ох, и вот еще что… – внезапно говорит он. – Представляешь, я отказался от машины, а вместо нее взял напрокат мотоцикл, захотелось испытать волнение открытых дорог.

Я улыбаюсь, сдерживая желание сказать ему, чтобы он был поосторожнее, потому что Джона и без того всегда осторожен. Мне любопытно, не собирается ли он купить тот классический мотоцикл Граймса Клещи, о котором говорил с Фредди в другой нашей жизни.

– Винтажный? – небрежно интересуюсь я.

Джона хмурится и качает головой:

– Новехонький! А что?

– Просто спросила, – отмахиваюсь я от его вопроса. – Пытаюсь представить.

Телефон позволяет ненадолго вообразить, что мы в одной комнате, а не на противоположных концах земного шара. Мой ум то и дело перепрыгивает к мысли о том, может ли наступить такое время, когда возникнут технологии, позволяющие звонить на другой конец вселенной или в параллельный мир. Я бы даже дала тогда кое-какие советы себе самой: наверное, потому, что прошла через много трудностей и накопила достаточно мудрости.

– Ты выглядишь усталой, – замечает Джона.

Я вздыхаю и отпиваю вина:

– Да, есть немного.

– Все еще плохо спишь?

Я провожу ладонью по лбу:

– Ну, не очень хорошо.

Сон стал для меня проблемой, это точно. Я смыла в раковину розовые пилюли, а вместе с ними и способность спать по ночам. Не знаю, почему это так, но снова к врачу ни за что не пойду.

– Хочешь, спою тебе? – смеется Джона. – Я отлично умею петь колыбельные. Или рок. Все, что сочтешь подходящим.

Я беру телефон и перебираюсь на диван:

– Давай спой. – Я устраиваюсь поудобнее, натягиваю на себя покрывало, подсовываю под голову подушку, а потом снова смотрю на Джону. – Я готова.

– Ты действительно хочешь, чтобы я тебе спел?

– Только не говори, что пошутил! – возмущаюсь я, хотя и знаю, что такое возможно. – Сто лет не слышала, как ты поешь.

Джона смотрит на меня и видит куда лучше, чем большинство окружающих людей, хотя и находится на другом краю света. И я тоже отлично его вижу; его взгляд говорит мне, что он до сих пор не слишком много поет и теперь пытается решить, может ли он это сделать прямо сейчас для меня.

– Закрой глаза, – наконец просит он.

Пристраиваю телефон так, чтобы Джона мог меня видеть, и вжимаю голову в подушку; я укрыта одеялом, мне намного уютнее, чем было в последнее время.

– Что-то конкретное?

– Удиви меня, – шепчу я.

Джона умолкает, и я слышу его дыхание, и это уже само по себе успокаивает. А потом он начинает петь, тихо, проникновенно, и мое благодарное тело расслабляется. Я бесчисленное множество раз слышала, как Джона исполняет в «Принце» песни Битлз , все подряд. Но в баре он развлекает публику, а сегодня поет «The Long and Winding Road» для меня одной.