Елена Гонцова - Подари мне краски неба. Художница

Владислав молча встал и вышел в кабинет Бронбеуса. Вернулся он с большой коробкой, из которой тут же извлек то самое платье, о котором Наташа только собиралась рассказать ему этим вечером. Та самая ткань и цвет.

— Я настолько внимательно изучил твои картины, — ответил он пораженной невесте, — что знаю тебя больше, чем ты сама. Ты не сердишься на меня за это?

— Ты пользовался своим легендарным увеличительным стеклом, — попробовала она пошутить, — но понять все же не могу, откуда ты узнал, что именно вот этот средневековый стиль, вот эти фонарики с кружевами внутри и вот этот жемчужный тон, чуть серебристый, именно тот, о каком я мечтала. А что же я надену на голову?

— Вот это, — Владислав извлек из той же коробки роскошную вуаль. — Венчаться мы будем в Москве, — продолжил он без паузы, — немедленно. Иначе я не буду вполне уверен, что ты не убежишь от меня. А по дороге во Францию навестим твоих родных. Думаю, что они уже смогут присоединиться к нам, и даже выставку, о которой ты забыла, посетят. Станут свидетелями твоего успеха.

— Я не забыла. Более того, у меня не идет из головы этот цикл рисунков на рисовой бумаге, о котором ты первый сказал.

— Почему первый? Сначала ты нарисовала…

— Я могла забыть об этом рисунке… Правда, Слава. А теперь нет. Потому что… Знаешь, мне кажется, что я полюбила тебя сразу, как только увидела, но я тогда этого не знала.

— И я не знал. Только догадываться мог. Но боялся, вдруг я пытаюсь выдать желаемое за действительное.

— Не стану отвечать сентенцией, — улыбнулась Наташа и спрятала лицо на груди Владислава.

— Надеюсь, вы удостоите меня чести быть Наташиным посаженым отцом? — вмешался Бронбеус, который, казалось, ничуть не был удивлен таким поворотом событий.

— Да! — воскликнули они одновременно и, переглянувшись, рассмеялись.

— Я чувствую себя сейчас так, словно побывала между молотом и наковальней.

— Это верно. — Владислав посерьезнел, словно заново переживал все происшедшее в последние дни. — Между молотом и наковальней находится русская творческая интеллигенция уже не один век. Наковальня — это жизнь. Молот — это государство. И что из человека, которого угораздило родиться в России с умом и талантом, может выковаться, зависит только от того, какого сплава его талант. Это уже как раз дело выбора, хотя, в сущности, выбора-то и нет. Если у Пушкина еще был выбор — сохранить себя как творческую единицу Творения и остаться при этом слугой государства или предаться стихийному «чистому», творческому началу, — то теперь этого нет. Свобода выбора ушла в глубины сознания и нравственности личности.

Ничего не поняла Наташа. Лишь одно она знала в этот момент точно: есть гавань на свете, куда сможет пристать ее корабль, эта вот крепкая грудь, в которой благожелательно и уверенно бьется сердце, которое способно вместить ее, Наташу, всю, без рассуждений о ее нравственности, от макушки до самых пят. А что, в самом деле, будет со всеми теми, о которых сейчас говорилось, — с Пашкой-фотографом, Анитой Борисовной Говорящая Голова, даже с самим Бронбеусом — для Наташи было неважно. Мама, брат, муж, картины и рисунки — вот ее мир. И слава Богу за все.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.