Софи Гонзалес - Всего лишь полностью раздавлен [litres]

– Как чисто! – воскликнул я, едва переступив порог.

Уилл завис у двери.

– Это тебя удивляет?

– Если честно, да, – признался я, отходя к дальней стене и изучая содержимое стеллажа.

– Почему? Я кажусь свиньей?

– Нет. Но я видел твою комнату в доме у озера. Для баскетболиста твой прицел в корзину для белья не был особо метким.

Послышался мягкий щелчок: Уилл закрыл дверь. У меня напряглось все тело, и я не шевелился, продолжая смотреть на стеллаж, чтобы он не заметил выражение моего лица.

– Стой, то есть ты целое лето меня осуждал? – спросил он.

– К сожалению, да. Я не хотел ничего говорить, потому что целиком и полностью на тебя запал.

– Запал… в прошедшем времени? – уточнил Уилл.

Я не знал, шутил ли он или задал искренний вопрос. Наверное, он и не хотел, чтобы я понял.

– Эй, считай себя везунчиком. До этого ты думал, что я могу тебя ненавидеть, помнишь?

Он не ответил, поэтому я обернулся. Его взгляд были направлен в никуда, но он быстро натянул на лицо вымученную улыбку.

– Мама утром заставила меня практически вычистить все дезинфицирующим средством, – сказал он, и я не сразу сообразил, что он говорит про спальню. – На тот случай, если гости захотят здесь собраться, чтобы проинспектировать комнату.

– А разве ты теперь не рад, что она тебя заставила? – пробормотал я, пробегая пальцем по полке. Идеально чистая, как кожа Джульетт.

– Очень рад. Но я не ожидал, что ты тут окажешься… из всех собравшихся в доме.

– Да. Спасибо большое, что нас пригласил. Это сделало плохой день… не таким плохим. Особенно для детей.

– Конечно. Здорово, что ты согласился. Кстати, как твоя тетя?

– В порядке. Она не спала, разговаривала и всякое такое. Но она сейчас сильно больна. Это тяжело, понимаешь?

– Да. Могу представить.

Повисло неловкое молчание. Мне казалось, что я должен что-то делать или сказать, но я понятия не имел, что именно. Зачем он закрыл дверь? Он хотел поговорить о нас? Или я все вообразил?

Я прочистил горло и прошелся вдоль стены, где на полках стояли миллиардов пятьдесят наград и медалей.

– А у тебя в свое время была пара хороших игр, – сказал я.

– Наверно, да.

– Теперь я чувствую себя неполноценным.

– Что? Не неси чушь. У тебя есть группа.

– Верно, но я не получаю наград за репетиции, меня просто… терпят. Но… ты, видимо, крут.

У Уилла был напряженный голос.

– Недостаточно крут для стипендии.

Я взял одну из важных наград, золотую фигурку Майкла Джордана, делающего бросок. По крайней мере, это мог быть Майкл Джордан. Трудно определить, поскольку статуэтка была без лица и немного неправильной формы.

– Ты хочешь попробовать играть профессионально?

Скрип кроватных пружин подсказал мне, что Уилл сел.

– Это то, чего от меня все хотят.

– Ясно. Но то ли это, чего хочешь ты?

Я обернулся и обнаружил, как Уилл пожимает плечами, уставившись в пол.

– Баскетбол – это, конечно, весело, но мне не перестает казаться, что я должен относиться к нему более страстно, если хочу играть профессионально. Разве не может то, чем ты занимаешься как хобби, быть просто им? Разве обязательно, чтобы ты посвящал своему увлечение целую жизнь?

Почему у меня возникло ощущение, что последнюю часть он адресовал не мне?

– Может, – сказал я. – Чего хочешь ты?

Когда он наконец ответил, он почти шептал:

– Честно? Я всегда мечтал стать медбратом.

– Правда?

– Да. Я думал о том, чтобы выучиться на врача, но оценки для поступления прямо какой-то абсурд, а что мне действительно нравится – это практическая работа. Уметь утешать людей, быть ближе всех, когда им больно или что-то нужно. Я хочу быть таким человеком.

Я сел рядом с ним на прогибающийся матрас. Наши плечи слегка стукнулись друг о друга.

– Ты будешь в этом просто прекрасен.

Он удивился.

– Ты так считаешь?

– Конечно. Ты всегда рядом, когда люди расстроены или обижены, и ты – тот, кто пытается им помочь. Каждый раз. А быть медбратом, в общем-то, то же самое, но уже как работа.

Внезапно Уилл уставился на меня, и у меня скрутило желудок.

– Ты первый, кто мне это говорит, – произнес он, забирая статуэтку у меня.

– Да?

– Ага. Остальные твердят: «Баскетбол, баскетбол, баскетбол».

Изогнув губы, он положил награду себе за спину, словно больше не хотел на нее смотреть.

– И не нужно, – сказал я. У меня сжалась грудь, а на кончиках пальцев что-то загудело. – Не надо, если ты не хочешь.

Он молча смотрел на меня. Его дыхание стало громче. А возможно, я просто так на нем сосредоточился. Если я хотел это остановить, то следовало разорвать зрительный контакт сейчас. Сейчас.