– Верене всего шестнадцать. Пойдут сплетни. Семья, может и будет на все закрывать глаза, но соседям мы рта не закроем.
– Что ты предлагаешь? – спросила Лизель, жестом отказавшись от сливок и сахара. – Вывешивать простыни на балконе, чтобы все видели, что они чисты?.. О нас всегда сплетничали. Пускай говорят.
– Она – моя дочь, – процедил Маркус и посмотрел на мать.
Филипп забылся и положил себе еще один кусок сахару, совершенно лишний. Маркус это заметил и сразу насторожился. Лизель глубоко вздохнула.
– Ты, вроде бы собирался поехать в Вену, так поезжай сейчас. Тогда часть приличий будет соблюдена.
– На месяц ?! Вы все больные!
Она наклонила голову и посмотрела на Маркуса тяжелым взглядом.
– Будь я настолько ханжой, тебя бы на свете не было!
– Я не ханжа!
– Ханжа. И худшее, что твое ханжество не замечаешь лишь ты. На дворе двадцать первый век! А что до сплетен, ты их не услышишь. Те нувориши, среди которых живет наш маленький граф, не входят в круг твоего общения. Они там со скуки дохнут, не успев распустить язык.
– Тебе легко говорить: ты через две недели опять уедешь.
– Может, тогда поднимешь свой зад и сделаешь что-нибудь полезное? Денег заработаешь для семьи?!.. А я останусь и займусь внучкой?
Маркус умолк.
После кофе я взяла привезенную с виллы сумку, которую даже не разбирала и снова спустилась вниз. Филипп и Лизель уже стояли на улице, рассматривая феррари.
– …в общем, скажи ему, как бы невзначай. Что мы случайно встретились в ресторане, я была с Вереной, ты с Мартином и поскольку мы живем в разных концах города, ты забрал девочку, а я – дядю.
– Может, если я просто ничего ему не скажу, он даже не узнает? – предположил Филипп мрачно. – Я ненавижу врать!
– Хорошо, – невозмутимо сказала Лизель. – Тогда я завтра повезу Верену на шоппинг, а Мартин погуляет с тобой. Поговорите… О том, о сем… Часов пять или шесть. Ты еще молодой, Филипп. Пять-шесть часов для тебя ничего не значат. Возможно, он пригласит тебя пообедать и все мы встретимся там. Не знаю, как ты, а я люблю этот анекдот про епископа и монашек. Мне это молодые годы напоминает… А-те-ебе ?
– Мы вместе пообедали, ты забрала дядю, а я – Верену, – отчеканил Филипп. – Мы ели стейк с молодым картофелем. Ты была в голубом.
– Что за чудесный мальчик! – восхитилась она.
В машине мы долго молчали, пытаясь стереть картинку. Но картинка была очень прочная.
– Что надо иметь, чтобы заниматься сексом в возрасте дяди Марти?.. – задумчиво прошептала я.
– Виагру и запасной бедренный сустав! – он прижал ладонь к уху, словно пытался выдавить из головы картинку. – Я тебя прошу!..
Я умолкла.
Мужчины такие нежные, если присмотреться.
Заговорила о нейтральных делах.
– Я приготовила тебе костюмы перед отъездом. Да и еда еще есть. В морозилке осталась целая куча разных…
Филипп скривил рот.
– Не строй из себя Маркуса.
Он сбавил скорость, чтобы съехать на боковую полосу, ведущую к выезду с автобана.
– Мне надоело врать себе, что это было в последний раз. Я не хочу ни тебя, ни себя больше мучить. Ты меня любишь, Ви? Я знаю, что любишь, просто хочу услышать это от тебя.
– Люблю, – ответила я.
– Тогда, дай мне месяц. Весь этот месяц… Потом, я подумаю, как нам быть дальше.
Гамбург.
Шесть месяцев спустя.
Сбежав по лестнице, я отворила дверь.
Джессика отрубилась пару часов назад; по крайней мере, перестала бегать по стенам, борясь с собой. Мне не хотелось снова ее будить.
Круглая белая луна висела в небе хирургической лампой. Филипп, припавший плечом к косяку, был пьян в говно, но все еще элегантен. Он, видно, сдался без борьбы.
– М-мадам, – грянул он тоном средневекового церемониймейстера. – Виконт фон Штрассенберг! С визитом.
Щелкнув пятками, Филипп поклонился мне в пояс и галстук-бабочка, болтавшийся у него на шее, упал на пол. Застыл нелепым тоненьким червячком на белоснежном, в серых дымных разводах, мраморе.
– Тише! – умоляюще прошептала я.
– Тисе, – передразнил Филипп, обдав меня облаком запахов: вейп, листерин и виски.
Терзая ворот ночной сорочки, как средневековая девственница, принимающая кавалера в окно, я оглянулась. Площадка верхнего этажа тонула в густой непроглядной тьме. Дверь спальни Джессики было не разглядеть.
Лунный свет лежал на полу, как меловые полосы, проникая в щели неплотно задвинутых жалюзи. Филипп захлопнул дверь.
Читать дальше