– Кстати, когда мы будем в Киеве? – Татьяна знала прекрасно расписание, но все же ей хотелось поддержать проводника, вернее, его чувство самоуважения.
– По расписанию послезавтра, в девять тридцать. Но вы, мадам, сами понимаете, дороги перегружены военными эшелонами и об уверенности в расписании сейчас не может быть и речи, – фигура в униформе, расправив плечи и выпрямившись во весь рост, снова приобрела очертания хозяина вагона.
– Да, конечно. Благодарю, – успела сказать Татьяна, когда дверь с зеркалом начала свое движение под напором руки Якова, спешившего уединиться.
– Ох, эта притворная услужливость. Как она действует на меня, – усаживаясь на свое место, Яков продолжал: – А была бы у него возможность, наверное, душил бы господ голыми руками.
– Ну ладно, ладно тебе, Яша. Не горячись. Сейчас все наэлектризованы. Эта война. Эти стачки по России, – засыпая чай сахаром, она постучала ложечкой о края стакана.
Раскачиваясь под стук вагонных колес, парившая жидкость пыталась вырваться за края стаканов, и исходивший от неё аромат постепенно стал заполнять купе.
– Не вовремя мы покинули Питер, – первым прервал молчание Яков.
– Да все образумится, – пыталась его успокоить жена.
– Сейчас все заботятся, как бы пристроить свои деньги, вернее перевести в спокойное стабильное место. А мы самоустранились в путешествие.
– Ты сам, Яша, знаешь, в банках наличности не добьешься, а Франция через две линии фронта и Германию. Даже верткие депутаты Госдумы не в состоянии спасти свой капитал.
– Да знаю, знаю, что мы не в состоянии что-либо исправить, и все же обидно. Просто обидно.
Зажглись электрические светильники, когда стало смеркаться. За переборкой соседнего купе доносился смех веселой компании, а за окном моросил дождь, капли которого разбивались о стекло. Струйки от дождя раздувались ветром от стремительного движения состава.
* * *
Она была готова уже идти, когда торопившаяся мать вынырнула из-за хаты.
– На вот, возьми, доченька. На всякий случай, – мама всунула ей в руку узелок с приготовленной едой.
– Ну что вы, ну не надо, мам.
– Бери, бери дочка, а то я знаю… у этих господ снега зимой не выпросишь.
– Мам, ну не беспокойтесь вы. Я-то при кухне буду, что-нибудь всегда перехвачу.
– Перехвачу, не перехвачу. Слушай, когда старшие говорят. Много не болтай, работай, не жалея рук, веди себя пристойно и не осрами нашу семью.
– Мам, ну не первый раз я у них служу, и посмотри, мне уже шестнадцать, – обнимая маму, Ефросинья поцеловала в опаленную степным солнцем щеку.
– Тебе еще шестнадцать, – услышала она, как отец, скрипя входной дверью, также вышел попрощаться со своей любимицей.
Антон не был богобоязненным человеком и церковь посещал лишь для уважения односельчан. Но не было дня, когда он не благодарил бога за пославшее им прекрасное создание, которое внесло в их дом свет и радость. Он потерял одну ногу при аварии на шахте, когда в молодости хотел подзаработать на Донбассе. В то время только еще появились безопасные лампы Попова, заменившие привычные факела. И хозяева тут же подумали об отмене вентиляции: зачем, мол, тратить лишнее, когда мы имеем такое чудо. Шахтеры смотрели на человека, представлявшего лампу на обозрение, как будто он был самый настоящий Алладин.
И так, опасная атмосфера, с протечками воды, в результате породила серию взрывов. Двадцать три шахтера погибло, когда Антон лишь потерял ногу. С тех пор он страдает кошмарами, которые его преследуют по ночам, и в которых он находится среди искалеченных тел и крови. Он никогда не видел искалеченных тел или кровь, он лишь только чувствовал их. Особенно по ночам и при абсолютной темноте. Но днем он всегда любовался своими детками, особенно своей единственной, веселой и болтливой дочке.
– Ну, с богом, – перекрестив дочку, Катерина еще долго смотрела вслед своему ребенку, тело которого приобретало все более и более женственные черты.
Чувствуя у себя на спине взгляд своих родителей, Ефросинья прибавила шаг, как бы радостно пританцовывая, дошла до конца улицы. Здесь она остановилась, повернулась и помахала рукой. На что они тут же ответили привычным «прощай». И даже издали было видно, как прекрасно девичье тело в облегающей льняной вышитой сорочке, излучающее вокруг любовь и радость, и эту неутомимую энергию молодости.
День еще только начинался и обещал быть теплым и солнечным. Как, впрочем, и всегда Бабье лето баловало людей перед наступлением осени. Это был не просто великолепный день. Она чувствовала себя настолько счастливой, что ей хотелось петь. Внезапно она закружилась, поднимая пыль с дороги. Её платье, расправляя фалды, поднялась веером, оголяя ноги все выше и выше, где смуглая от загара кожа резко переходит в белизну нижнего белья. Затем она побежала, радуясь неизвестному. Она смеялась, была счастлива, и возбуждение переполняло ее девичью грудь. Сегодня будет бал и, возможно, она даже увидит танцы, настоящие танцы.
Читать дальше