Ольга Клименкова: Кресло

Поужинав, вышли во двор. Белые ночи кончились, только небо на западе мерцало зеленоватым, яблочным цветом. В сарайчике возился и похрюкивал поджарый поросёнок Дедок, время от времени со старой яблони падали перезрелые яблоки, мягко шлёпаясь и ломая хрупкие флоксы у заборчика. Юля и Боря закурили. Похоже было, что за время Лориного отсутствия их отношения поднялись на новый виток, когда кажется, что весь остальной мир существует только постольку, поскольку ему позволено прикасаться к этому витку. Во всяком случае, что касается Юли, с её лица не сходило какое-то новое выражение удивления и отчаянной решимости. Как будто она вот-вот прыгнет с парашютом. Борька снисходительно, как должное, принимал это её состояние и, даже, кажется, разделял его.

– Ну, что, девчонки, пора и честь знать. «Картошка» кончается, надо пилить домой. Ёлы-палы – четвёртый курс. Надо приналечь, рвануть, поднапрячься. Я лично буду в консу поступать. И, может, не в Питер, а в Москву, – Борька покосился на Юлю, проверяя, какое впечатление произвели его слова и планы.

– Я тоже, – только и смогла пролепетать она.

А Лора молчала, но все понимали, что если кому и надо поступать в консерваторию, так это, прежде всего, ей. И для неё это было само собой разумеющимся ещё с того времени, как бабушка Вера впервые рассказала о мечте дедушки Жоржа доказать «всяким бездарностям»…

В город приехали через три дня, а он уже был весь промокший и продрогший под внезапно навалившимися на него ветром, дождём и угрозой наводнения. Настоящая осень началась в одночасье. А в училище начались занятия, и покатил последний, четвёртый курс полный трудов, забот, волнений, тревог и… романтических историй. Собственно говоря, у Юли и Боба всё продолжалось. Они то расставались «навсегда», то вновь соединялись «на век». Лора должна была и мирить, и судить, и помогать разрешать их непрекращающиеся выяснения отношений. При этом самой Лоре надо было как-то, по возможности деликатно, отбиваться от ухаживаний Севы Гимпельсона, а также Борькиного приятеля-фарцовщика Максима, который вдруг взялся ей названивать по вечерам, произнося одну и ту же фразу:

– Хай, Ло! Это Макс.

А Лоре слышалось: хайло – это Макс. И, хотя у него было обычное, вполне стандартное лицо, а вовсе не хайло, Лора не могла отделаться от своих ассоциаций, которые напрочь отметали возможность сколь-нибудь романтических отношений с Максом. Тем более, что такого рода отношения случились неожиданным образом совсем с другим персонажем…

В конце сентября Юля пригласила Лору и Боба на день рождения своей двоюродной сестры Люси. Сделала она это по поручению тётушки, матери Люси, купившей в своё время платиновое кольцо дедушки Жоржа. На восемнадцатилетие дочери ей хотелось собрать «приличное окружение». Люся не прошла по конкурсу в медицинский, временно работала в регистратуре районной поликлиники, зарабатывала стаж и готовилась поступать на следующий год.

Лора слегка опаздывала к назначенному времени, ехала прямо из училища после занятий. От метро «Пушкинская» до улицы Верейской, где жила с родителями именинница, Лора шла под проливным дождём, безуспешно пытаясь раскрыть заупрямившийся зонтик. Руки были заняты футляром со скрипкой и завёрнутыми в бумагу белыми астрами. Она изрядно промокла и, когда, наконец, оказалась в прихожей, довольно долго приводила в порядок мокрые волосы, надевала туфли, никак не могла отыскать в сумке пудреницу. А из глубины квартиры уже вовсю неслись звуки веселья – смех, оживлённый разговор. Мимо то и дело пробегала Юлина мама из кухни и обратно с угощениями на красивых тарелках и блюдах. А надо всем этим чей-то незнакомый голос на очень неплохом английском под гитару пел любимую Лорину песню из битловского репертуара – «Michel». Причёсываясь у зеркала в прихожей, Лора пыталась представить себе обладателя этого голоса. Чем больше нравилось ей пение незнакомца, тем больше стараний прикладывала она к приведению себя в порядок. Но влажные волосы укладываться не хотели, пудреница нашлась, но при открывании выскользнула из рук и, падая, проехалась по юбке. Чёрный шёлк оттираться от пудры не желал.

– Ну, где ты там, Ло? – Юля высунулась в прихожую, – чего ты возишься? Ты одна опоздала. Слышь, как люди спевают? Чистый Леннон. Между прочим, адъюнкт на кафедре общей хирургии Медакадемии. Под началом Люськиного папашки… Двадцать пять лет… Называется Игорь Астахов. В консерваториях не обучался, а на гитаре вон как виртуозит. Это тётушка Люське женихов поставляет.