Ольга Вербовская: Хиромантия, гороскопы и прочая лабуда

Скрючившись на кресле под торшером, я читала, размазывая слезы и щурясь от плохого освещения. Ровесники бегали на улице, играли в казаки-разбойники и футбол, катались с горки, дрались и веселились, пытались разбить клавиши пианино, получали кубки на соревнованиях по плаванию, а я сидела и читала. Мама внушала, что улица может научить только разврату, а на пианино у нас денег нет, да и если купим, то отец все равно пропьет. Я не совсем понимала, как можно пропить огромный ящик в полтонны весом, но и сама никуда не шла, не записывалась, не участвовала, не пыталась вырваться из опеки мамы.

Сколиоз и очки, вот новые приобретения к тринадцатилетию. Квартира напоминала коммунальную, потому что отец был выдворен в зал, где мог храпеть под рев трибун на футболе. Мы с мамой спали на семейном ложе вдвоем, так что ни о какой мастурбации речи быть не могло. Хотя тело начинало развиваться в непонятном направлении и требовало новых ощущений. «Рукоблудство, вот самое страшное занятие для подростков», сказала мне как-то мама.

Мамочка, родная моя, милая, любимая, заплети мне косы туго, что б глаза стали монголоидными, я не буду чесаться, грызть ногти, трогать свои гениталии и грудь. Зачем ты меня оставила в этом непонятном мире?

Я украдкой вытирала слезы, а народ готовился к выходу, толкался и ругался. Некогда горевать, надо еще памятник поставить. «Делом нужно заниматься!», повторяла лозунг мамы и тащила неподъемную сумку со своим приданым.

Перед глазами мелькали драконы, а в голове ничего не укладывалась. Я слушала объяснение многостаночницы соседки, облаченной в китайский халат, и оправдания Васи, который был почему-то в трусах и тапках. Оказалось, все очень просто. Я бесчувственная и костлявая мегера, никогда не понимала тонкой души мужчины, который ради меня забыл о своих желаниях и предназначении. После тирады мне был предоставлен выбор: перебраться в однокомнатный салун через стенку, а новоявленную влюбленную пару оставить в покое. В первую очередь я порвала дракона на две половины, залепила хрустальным шаром в глаз изменщику, потом получила сдачу, в виде удара широкой ладони, покрытой холмами Марса и Луны. Я лежала между свечами и картами и думала о гороскопе, хиромантии и превратности судьбы. Меркурий и Сатурн крутились перед глазами, голова гудела. Выпив коньяк, который оставила на столе благодарная посетительница, закусив Сникерсом, я начала рассуждать, предварительно приложив ледяную курицу к виску (льда в морозилке не было).

По всем восточным премудростям, я и Вася были идеальной парой. Все звезды кричали, что у нас полная совместимость. Большие руки говорили о доброте, отзывчивости и мягком характере. Отозвался он на профессиональные ласки, и совместился с другим знаком, позабыв о звездах и премудростях оракулов. В висках стучали слова о моем занудстве, невнимательности, холодности, бездетности, безмозглости и всяком без. Почему-то про безнравственность никто не рассуждал. В связи с отсутствием прописки в моей квартире, Вася понял, что ничего ему не обломится. А я взялась читать письма мамы и отца.

Сначала я винила отца, потом маму, потом бабушку, потом себя. Окончательно запуталась в поиске правды, решила сжечь все откровения и претензии. Кто кого любил и зачем, теперь мне было все равно. Почему мать не отпустила отца к другой женщине ради сохранения полной советской семьи, ради ребенка, то бишь, меня? Почему все мужики винят женщин, а спасаются от проблем с помощью алкоголя? За что бабушка провела двадцать лет в лагерях и как отец рос в детском доме? Да какая разница? Я теперь одна и не у кого спросить правду. И кому она нужна, правда? Ведь у каждого эта самая, правда, своя. Мне предстояло как-то начинать новую жизнь. Хиромантия, гороскопы улеглись на антресоли, а я взяла газету с объявлением и давай искать работу. Хватит фантазий, пора делом заниматься.

Пять лет я скакала из кооператива в фирмы, гордо говорила соседям, что работаю в загадочном офисе (каморки с калькулятором и годовыми отчетами не внушали никому доверия). Я еле успевала перестроиться на новый план счетов, новую отчетность, новые требования налоговых инспекций. По ночам я бредила от ужастиков с инспекторами и судебными исполнителями. Подруги появлялись и исчезали. Шефы иногда скрашивали вечер. Я так и не научилась получать удовольствие в постели, а начальники быстро ко мне охладевали. Мне нравилось строить из себя раскрепощенную женщину, но как только дело доходило до секса, я становилась напряженной, контролирующей каждое свое движение. Мужчины старались возбудить во мне страсть, а я в это время думала о небеленом потолке, чужих детях, отвратительном запахе пота после рабочего дня, неудобном столе, на котором происходил процесс совращения. Думала о чем угодно, но только не об удовольствии. В тоже время стыд и страх сковывал тело. Пять минут на столе или диване в кабинете, а на утро заявление об увольнении. Сама потом себя мучила угрызениями совести, а начальники подписывали разрешение на свободу с опущенными глазами.