Сережа Белов - 15 дней мая. Ох уж этот май…

Он едет медленно, а время еще рабочее и людей в середине мало. Только мы, да две старушки с огородов своих едут. И еще седой ветеран, бряцая медалями, что-то рассказывает беспокойному востроносому внуку. И мы на передних сидениях. Рядом она. Смотрит в окно и показывает мне свои голые, чуть загорелые коленки. И это тоже наш с ней май.

Эти воспоминания. Это наша с нею нежность. И этот старый. Видавший виды желто-красный трамвай. Он везет нас мимо одинокой заброшенной автобазы. Вдоль четкой линии строгих, по-солдатски ровных и высоких тополей. А потом через городской парк, где все тоже давно пришло в упадок и поржавело. И днем туда уже не водят старушки своих счастливых внуков, а по вечерам влюбленные парочки не качаются там на качелях. Теперь здесь все иначе. Но он нам и не нужен – этот заброшенный, неухоженный парк.

Мы говорим. Говорим. Мы смотрим и не можем насмотреться друг на друга. И май, и нежность, и любовь.

– А ты читал «Дети капитана Гранта?».

– Ну конечно, – слегка обижаюсь я. – Еще бы я не читал.

– А ты? А ты? – перебиваю я ее, – ты читала? Это моя любимая – «Всадник без головы»? – Ну, конечно. Конечно, – хлопает она досадливо ресницами.

И мы продолжаем спорить, говорить, выяснять, что же из нас, кто читал и на удивление. Нет ну почему на удивление – этого и следовала ожидать, выясняется, что мы с ней читали одни и те же книги. У нас было почти одинаковое детство. Почти.

И снова нежность врывается в этот дребезжащий трамвай, будто какой-то ангел пролетел между нами. И смотря в эти зеленые-зеленые глаза я, понимая, что хочу поцеловать эти слегка алые губы и не решаюсь, а она – какая же она умница, берет в свою руку мою ладонь и прикладывает ее к своему лицу, к своей щеке, а потом касается ее губами. А после вдруг резко кладет ее мне на губы. Да вот таким был наш с ней первый поцелуй. Она понимает мои мысли – с ума сойти.

Нежность. Да других слов здесь и не найти. Вот, что было между нами тогда – не любовь, не страсть, не влечение, а нежность – мне кажется, она является высшим проявлением любви.

Когда еще нечего не сделалось и не произносилось. Когда все признания и объяснения еще впереди. Когда еще где-то там, в будущем и поцелуи, и ласки. И только взгляды. Только улыбки. Жесты. Робкие прикосновения. Да это был наш с нею май и наша любовь. Первая и на всю оставшуюся жизнь.

И май, и нежность, и любовь. Эти пятнадцать дней мая, что они значили для нее? Не знаю. Что они значили для меня? Все.

Это были наши с ней самые счастливые пятнадцать дней в жизни. Только я это уже потом понял. После. Да. А поначалу ничего и не предвещала, не предсказывало того, что между нами, что-то может быть. Но этот необычный, по-летнему жаркий май расставил все на свои места. Слюбил. Сдружил. Сосватал. И все-таки, то главное, так и не было сказано за все эти пятнадцать красивых и самых счастливых в моей жизни дней. Она такая зажатая и серьезная, вдруг преобразилась, будто ее подменили, словно это была и не она, а кто-то совершенно другой. Ее никто-никто не узнавал. Она будто вся светилась изнутри. Интересно это я или май? Май или я? Что-то задел я в ее душе, что-то затронул.

– Достучался, – говорила она и улыбалась мне, небу, низколетящим ласточкам, предвестникам скорого дождя.

– Со мной такое впервые, чтобы так, – говорила она мне и кружилась. Кружилась в танце, прямо посреди улицы, будто на театральной сцене, словно и не было никого вокруг. А только я, она и май. Наш с ней теплый и прекрасный май. И блестели от счастья ее зеленые-зеленые глаза. И у нас у обоих сносило друг от друга крышу. Да, все было именно так. Как в сказке. И эта девочка в потертых джинсах и в белой с рисунком футболке, и тот мальчишка, что бродил все время вместе с ней.

Мы почти не бывали дома – все майские праздники мы гуляли, ходили на парады, на концерты, на демонстрации. Ездили на природу и вдруг поняли, что нам тесно среди толпы, что нам хорошо вдвоем – гулять, ходить, говорить, смеяться. Что-то случилось с ней. Что? Она вдруг растаяла. Отчего? Под лучами майского солнца в ее душе вдруг разгорелся пожар. Ну, может еще не совсем пожар, но огонек – не слабый, не тлеющий, а именно теплый и такой, который в раз теперь и не погасишь, не задуешь в один раз. И это чувствовалась во всем – в отношении, в словах, во взглядах, в прикосновениях. И все было так не привычно и так неожиданно, что я даже на первых порах растерялся, заметив однажды, что все – препятствий больше нет. Нет недомолвок и того беспричинного холода.