Александр Вольф - Мгла (СИ)

— Ого! И стояла бы еще?

— Не знаю. Не хочется домой.

— Часто он так с тобой поступает?

— Не часто, но бывает.

— Он тебя не любит. Я бы ему морду набил.

— Он хороший, просто у него есть один минус. Он очень любит свою машину.

— Больше, чем тебя? Какая у него машина?

— Жига девяносто девятая. Ей уже двадцать лет. Он купил ее за десять тысяч, и постоянно делает. Она постоянно ломается, а он ее постоянно делает. А потом мы катаемся.

Зудин захохотал.

— Сколько ему лет?

— Двадцать один.

— А тебе?

— Семнадцать.

— Ты любишь его?

Даша посмотрела вперед и пожала плечами.

— Не знаю. Нет, наверно.

— Почему не бросишь его?

Она вздохнула.

— Не знаю. Брошу, когда встречу другого, кого полюблю.

— Вы как встречаетесь, ходите, взявшись за ручки, или по-взрослому?

— Что вы имеете в виду?

— Вы занимаетесь сексом?

— О таких вещах не спрашивают.

— Ты несовершеннолетняя. Может, ты девочка.

— Нет, конечно!

— То есть вы занимаетесь сексом?

— Да, — выдавила она.

— Тебе это нравится?

— А кому не нравится? Я не буду отвечать на такие вопросы.

— Да ладно тебе! — он рассмеялся. — Хорошо, давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Мне нравится эта музыка, можно сделать погромче?

Зудин сделал громче, прибавил низов. Даша расслабилась, перестала держать колени вместе. Она была похожа на мальчишку. На ее милом личике появилась улыбка. Ее рука лежала на подлокотнике, он заметил, что у нее обгрызенные ногти. Но это не оттолкнуло его.

— Тебе нравится эта музыка? — спросил Зудин. — Но она не современная, даже я намного моложе ее.

— Ну и что! Она красивая.

— А что ты чувствуешь, какое впечатление она на тебя производит?

Даша пожала плечами, села прямей и посмотрела на него.

— Ну, не знаю… Мне кажется, она подходит для этого момента.

— Ты понимаешь слова?

— Нет.

— Она романтичная?

Даша задумалась.

— Ночь. За окном идет дождь. Дождь успокаивает, — заговорил он, как будто рассказывал сказку.

— Даже гром не страшный, гром тоже успокаивает… — сказала она.

— Как будто ты в нежных объятиях. Тебе хорошо в этих объятиях, — продолжал Зудин. — Нет ничего, кроме успокаивающего дождя и объятий. Тебе очень хорошо, ты чувствуешь желание… Закрываешь глаза, и тебе кажется…

Даша посмотрела на него.

— Классно рассказываете…

— Романтично?

— Да.

— На самом деле, это песня про серийного убийцу.

— Правда? — испугалась она.

— Я сам удивился, когда вслушался в слова. Но — да.

— Никогда бы не подумала.

— Это очень известная вещь.

— Да?

— Doors, Джим Моррисон.

— Не слышала.

— Американская рок-звезда шестидесятых, поэт, бунтарь, кумир молодежи. Входит в так называемый клуб двадцать семь.

— Какой клуб?

— Двадцать семь. В этом клубе те, кто умер в двадцать семь лет.

— Мне понравилась мелодия, а на того, кто ее сочинил, мне посрать, — сказала Даша.

Зудин засмеялся.

— Тебе не жалко его?

— Не-а. — Она смотрела на него совершенно серьезно, а он хохотал от ее детской непосредственности.

— Хочешь, поедем в ночной клуб? — спросил он.

— Парк Авеню Диско. Только там пускают малолеток. Но я не хочу никуда ехать.

— Не хочешь кататься? А что бы вы делали с твоим парнем, если бы он пришел?

— Я хотела погулять. Просто побродить по парку.

— По какому?

— По этому, — она кивнула на деревья, тянувшиеся за окном. — А он не хотел. Он только и знает, что копаться в своей раздолбанной Жиге или гонять на ней.

— Зато сегодня ты покатаешься на настоящей машине. — Он поставил на нейтралку и газанул. Рейндж Ровер рыкнул, словно потревоженный тигр.

— Честно говоря, я не очень хочу кататься, — сказала Даша. — Я бы хотела просто погулять. Я так давно не гуляла. Живу рядом с парком, а уже забыла, когда была здесь последний раз.

— Хорошо, давай погуляем. Я — за. Что, бросаем машину и идем гулять?

— Да.

Девочка, девочка, что же ты делаешь.

Оранжерейная улица была уже рядом. Зудин повернул налево и вскоре остановился. Они вышли из машины. Свет фонарей мерцал на мокром асфальте. В кипах ветвей густела тьма, в глубине среди черных стволов гасли сизые клочья ушедшего дня.

Даша закурила, зажигалка освятила ее челку и вытянутые губы. Они пошли по Оранжерейной. Зудин не сводил глаз со своей юной спутницы. Она смотрела вперед, напряженно вытянув шею, словно собиралась запеть, взяв высокую ноту. Она делала частые затяжки, чтобы скрыть волнение.