Ольга Радионова - Нарколепсия – загадочная болезнь, изменившая жизнь

– Чего же ты стоишь? Помогай! – услышала она снова знакомый женский голос.

Софи, ничего не успев проготовить, инстинктивно кинулась к солдатам, помогая им поудобнее лечь и успокаивая, ни то саму себя, ни то их. Несмотря на свою брезгливость, она ни капли не побоялась снимать с раненых одежду, бинтовать их раны и кормить тяжелобольных.

Софи и не заметила, как за окном наступил тёмный, холодный вечер. Обойдя наконец всех солдат, она присела отдохнуть на низкую, полусломанную скамеечку, одиноко стоявшую возле голой стены. Именно тогда к ней словно вновь вернулась память, которая вмиг дала ответы на мучавшие Софи вопросы.

Она вдруг вспомнила, как после объявления войны, она в истерике, захлёбываясь слезами, умоляла Алексея не покидать её. Как он обещал ей вернуться в ближайшее время. Как, назло ему, она решила, во что бы то ни стало, находиться как можно ближе к нему. Как, не послушавшись его, она одной из первых записалась на краткосрочные курсы по медицинской помощи. И, наконец, как её, юную, хрупкую девушку, определили сюда, в этот медпункт.

Она закрыла глаза и прислонилась головой к холодной стене. «Я всегда буду рядом, где бы ты ни находился», – прошептала она в никуда. «Хочешь ты этого или нет…».

Неожиданно, тот покой, что поселился на секунду в её душе, прервался громким топотом солдат, которые несли сюда следующую партию раненых. Им, как и всем остальным, была необходима её помощь, поэтому она отбросила все тёплые, но в то же время назойливые мысли и снова принялась обхаживать больных.

Софи только что проснулась, но уже чувствовала смертельную усталость и вялость, разливавшуюся по всему телу. Будто всю ночь она не сладко нежилась в кроватке, а работала где-то на заводе или на какой-то ужасной стройке, где ей приходилось таскать на спине тяжеленные, грязные мешки. Тело ломило, а голова раскалывалась на мелкие кусочки.

Она поднялась с кровати, посмотрела в окно: деревья стояли полуобнажённые, пожелтевшие листья уже осыпались и теперь украшали тропинки и дороги возле дома. В чуть приоткрытое окно подул холодный осенний ветер.

Софи захлопнула створки и направилась к матери за лекарствами.

– Доброе утро, мамочка, есть у нас что-нибудь от головной боли? – спросила она, с трудом продирая глаза и прислонившись к косяку в дверном проёме.

Мать кинула на Софи быстрый, резкий взгляд.

– А, мам? – переспросила Софи.

Снова молчание в ответ. Тогда Софи поняла, что что-то произошло. Она пристально посмотрела на мать, и весь сон словно сняло рукой: та сидела полубоком, но по выражению лица и выступившим на лбу морщинам, девушка догадалась, что мать сейчас злится, хоть и пытается это скрыть.

– Что-то не так?

– Ничего не хочешь мне сказать, доченька? – холодно отрезала мать, сделав странный грубый акцент на последнем слове, которое раньше всегда звучало с любовью и теплотой.

– Нет, – непонимающе пробормотала Софи.

– Про таблетки. Про лекарства, – мать не смотрела на дочь и говорила куда-то в сторону.

Софи почувствовала тяжесть в ногах, будто что-то тяжелое упало на неё сверху. Она хотела что-то ответить, как-то оправдаться, но мысли путались, слова пропали, а в горле встал ком. Она умоляюще посмотрела в глаза матери, надеясь увидеть в них хоть малую каплю снисхождения.

– Знаешь, Софи. Ты самое ценное, что есть у меня. Ты любимая единственная дочь. Долгожданный ребенок. Но… Я не могу поверить… Ты не только наврала мне. Ты поставила под угрозу своё здоровье и моё спокойствие. Я слишком сильно тебя люблю… И именно поэтому, когда мне позвонила взбудораженная Лида и рассказала, что ты не принимаешь лекарства, я ей не поверила. Подумала, что девчонка просто сошла с ума или разыгрывает меня! Ведь моя дочь не могла так со мной поступить. Но тревога матери, которая не на шутку разыгралась у меня в груди, заставила меня проверить эту «новость» и убедиться в том, что всё-таки не лжёшь мне, – она подняла на Софи глаза, которые были полные слёз.

– Ты даже не представляешь, каким сильным было моё разочарование, когда я нашла лекарства в тумбочке. Они были нетронуты. Совершенно.

– Прости, мамочка. Все слишком непросто. Я не могу объяснить тебе всего, – Софи задрожала от стыда и сделала шаг в сторону стола, за которым сидела мать.

– Уходи. Я должна побыть одна и еще раз всё обдумать. Оставь меня, – её голос превратился в приказной тон.

– Хорошо, я люблю тебя, мамочка, только прости, – прошептала Софи, уходя в комнату.