Людмила Захарова - Каким он был. Роман о художнике

Его утомляла взрослая жизнь, что-то противное было в этих законах природы, трактуемых по новой моде. Ему не нравились нравы девочек из общаги, но и у Скитальца он чувствовал себя чужим. В прошлом веке не все было ладно. Он любил с ним выпить, но редко. Почему его мучает какая-то совесть? Внутренний голос тут же переспросил: «незаслуженно»? Надо сходить к аналитику. Что мне до того, что было у кого-то тридцать лет назад, кто кого превратил в легенду, предал. Он превознес секс на недосягаемые высоты, с которых навернулся нечаянно. А ей спокойнее быть домохозяйкой, такой же, как и его благоверные супруги… да и Катька. Глупо, досадно.

Все-таки браки или совместное хозяйство не лучший способ существования полов. Загвоздка, скорее всего в том, – имеет ли он право открывать ее имя. Сейчас зрителя провожают глаза любящей дамы, это необыкновенно приятно, поэтому так дороги эти работы на аукционах. И Вадик прав, лучше бы ничего не знать о ней. Утренняя жажда застать ее врасплох теперь кажется постыдной. Это чужие люди из прошлого века и живут они в старом доме, где нет спален с различными новшествами для секса…

Трудно представить, и пошло гадать о том, где и как любилась эта парочка. Допустим, если это имело место быть, то когда же они рисовались. Он же очень плодовит, когда бы он успел такую уйму выставлять на продажи. Тарас прав, – еще пейзажи, акварели… тоже классика. Вот он мечется на экране: «Привет!» – Еще два-три слова клиенту, торговцу, жене, кто-то еще спрашивает и все на бегу. Его темп ничуть не уступает третьему тысячелетию в скорости общения, только без гаджетов, интернета. А взгляд «Мадам» держит на дистанции: вам не понять. Действительно, иной уклад жизни, доживающий свое. Свое, но не чужое…

Допустим, он поспешил бросить службу по контракту, там он был на своем месте. Семен вздохнул. Впервые ему стало неловко представлять чужое соитие, в своей бы постели разобраться. А Катерина никогда, ни разу так не смотрела на него. Никогда…

– А ты, Катерина, решилась бы стать женой гения и не мешать ему в творческих исканиях? – Семен очень недружелюбно, тяжело взглянул на нее. Она перестала теребить его плечо, отстранилась, прошла, извиваясь, за ключами от машины и пальто.

– Конечно, если будет прилично платить, чтобы не слышать причитания родичей. А если тебе первая заметка дороже будущего ребенка, то шел бы ты… —

– Знаете, ребята… Вадик, давайте ломанемся по девочкам, может быть, кому-то ведро икры прислали, а вы без нас решайте свои проблемы.

Но Катерина уже подняла вихрь недоразумения и спешно одетая удалилась. Тасик пожал плечами: как угодно, господа. Вадик не удержался от реплики:

– Если бы Катька была горда, как мадам, и не вернулась более, то Сема любил бы ее как несбывшуюся мечту. —

– Поживи с мое, узнаешь, что все они думают о любви, девочкам просто больше нечем заняться. Обнародование отношений ненормально. Вадик, это не желе благородного семейства, это болото, зыбучие пески. Общее житие, а жития-то и нет. Тусовки, пьянка, обжорство, снова голод до следующего транша северянкам. Пьют со всеми, дают всем. Жуть… и мы к ним пойдем! Нет уединения, нет вкуса в этом обиходном трахе, нет таинственности. Тимей поступал мудро, скрыв интимные перевоплощения, скрыв имена и даты. Только одно странно, зачем ему понадобилось рассыпать пепел чувств по журналам в чужих странах? Сейчас бы он писал ей в инете. Послания ни о чем, никому. Есть какая-то болезненность восприятия реальности. Наверно так и есть. Ладно, идем на геофак?

– Семен, о каком уединении для двоих ты говорил? Групповуха уже собралась в обычном составе.

– Спать не дадут, не надейся.

Раннее утро Антона просачивается сквозь занавески. Звонок не потревожил Алису, только коленка устала от тяжести одеяла, выглянула наружу, притягивая поцелуи. Антон медлит уходить, ожидая пробуждения жены.

– Лисенок будет меня ждать? Лисенок будет лениться? А кто же будет завтракать со мной? А где живет доброе утро? Здесь? Под мышкой? Под кошкой? Под кошкой! А кто так вкусно пахнет? – Алиса взвизгнула.

Сегодня они могли позволить смешливую возню. Подросший Антошка предпочитал дом старшего брата, подарив предкам ощущение юной беспечности. Им удалось остановить колесо времен, жить юношеским восторгом невинных открытий, желание раствориться друг в друге пришло в ночном шептаньи, прикорнуло в прерывистом сне и казалось метафорой. Но поэтическая действительность – осмысляющая сторона жизни. Духовное единение оживает во всем, превращая слияние двух тел в постели в неделимое целое, незримым облаком укрывает от суеты и нервов, грязи. Дела идут легко, стоит только подумать о проблеме, а решение само приходит на ум, единственно верное – инстинктивное.