Линара Юркина - Танцы с шаманом. История для тех, кто ищет…

– Шаманы – это особый народ, они все сердцем чуют. У них вообще другое представление о смерти. В мир мертвых ходят еще при жизни за советами. А ты почему спрашиваешь? Я видел Ханумана на твоей спине. Тебе шаман сделал этот Сак Янт?

– Да, – неохотно ответил Чонг.

Больше они не возвращались к этой теме. Но Чонг постоянно думал о том, насколько разные живут люди под одним небом. Он видел, как его отец боится своего бессилия перед лицом смерти. Как верит травам, но не чувствует их души. Как закрывается в своих воспоминаниях о сыне и не узнает его, живущего рядом.

К вечеру следующего дня они добрались до места. Застали больного в двух шагах от кончины. Здесь все их ждали и с большим уважением встретили лекаря. Отец воодушевился, распрямил спину и, осмотрев больного, велел пригласить монахов из Золотого храма. Двадцать дней монахи, не останавливаясь ни днем, ни ночью, пели мантры, а лекарь поил больного корой хинного дерева и делал кровопускание, его сын окуривал чиновника травами и тряс колокольчиками, мысленно обращаясь за помощью к старому шаману. На двадцать первый день болезнь отступила, еще через неделю чиновник сам вышел в сад и погрелся на солнышке.

На лекаря обрушились тысячи благодарностей, он и его сын возвращались домой с запасом еды на год и солидной суммой кьятов. В ночь возвращения домой Чонг признался родителям в том, что он и есть пропавший сын, рассказал о встрече с шаманом и его просьбе. Родители долго плакали, выслушав историю сына, потом бранились, что он сразу не признался им, тискали его, как малого ребенка, молились и благодарили Будду. И еще год Чонг жил со своими родителями и был для них солнцем на небосклоне. Пациентов после того случая с выздоровлением чиновника стало больше. Отец и сын с раннего утра и до поздней ночи делали заготовки и лечили людей. Раз в две недели они уходили на два- три дня в соседние деревни и проводили осмотры, лечили молодых и старых, детей и стариков.

Чонг все время ощущал связь со старым шаманом. Он приходил к нему, когда юноша нуждался в его помощи, и уходил, когда становилось все спокойно. Иногда Чонг устраивал проверки, чтобы убедиться, что присутствие старика не просто выдумка. Он обращался к шаману, словно тот стоял у него перед глазами:

– Уважаемый учитель, если ты здесь, пусть эта дверь откроется.

И дверь, скрипя, открывалась.

Он постоянно помнил о своем обещании учителю, но не находил в себе силы признаться родителям, что собирается покинуть дом.

Но однажды утром внутренний диалог прекратился, и чувство вины осталось во вчерашнем дне. За завтраком он рассказал о своих планах отцу и матери. Дом погрузился в тишину, словно появился покойник. Родители плакали, их лица резко постарели, покрывшись красной тонкой сеточкой склеротических сосудов.

Они отложили все дела и провели день в медитации. А закончив к вечеру, позвали сына.

– Мы оба видели одинаковые видения, – сказал отец. – Ты сидел в окружении сотни людей, и все они смотрели на тебя с надеждой. Ты давно уже не принадлежишь нам, поступай, как знаешь, как велит твое сердце.

Юноша прижался к отцу и к матери. Теплое облако их любви накрыло его, глаза наполнились слезами, и сердце сжалось. Отец дал сыну деньги, подготовил в дорогу целительные травки и чай, мать разложила по мешочкам рис, кусочки пальмового сахара.

На следующий день, спустя пять лет после смерти шамана, Чонг покинул Бирму.

Бангкок вернул Чонгу ощущение опасности. Звуки города были похожи на рычание диких животных, всюду были люди в поисках работы, жилья, удовольствий. На одном из уличных рынков вблизи Королевского дворца к нему подошел невысокого роста и крепкого телосложения человек и предложил работу.

Чонг не нуждался в деньгах, его запасы тратились медленно, но в их деревне не было принято отказывать людям, а уж тем более незнакомым. Вечером он оказался в ангаре. Там висела серая туча сигаретного дыма, в полутьме были видны силуэты сидевших за столиками мужчин, они шумно спорили, выясняли отношения и с любопытством поглядывали на немногочисленных женщин, которые заметно томились, вдыхая алкогольные пары, едкий дым и запахи тел. Посередине ангара был ринг. Квадратное возвышение, огороженное канатами, точно такое, как в рассказах старого шамана во время тренировок муай тай.

Руки Чонга обмотали веревками и вывели на ринг. В противоположном углу стоял молодой таец, глаза его злобно поблескивали, он нервно пританцовывал на месте, играя кулаками, которые резко взмывали в воздух в направлении к Чонгу. Начался бой. Таец атаковал Чонга, пытаясь вонзить в него то локоть, то колено. Любой его удар встречал защиту, лицо Чонга было невозмутимо спокойным. Его противником был известный в Бангкоке профессионал муай-тай, публика активно поддерживала его все пять раундов. Но уже через несколько минут после начала боя возросло количество тех, кто оценил подготовку никому не известного молодого парня, и хлипкие аплодисменты раздавались все чаще и чаще в его адрес. Чонга за этот вечер выводили на ринг три раза по пять раундов, которые продолжались 5 минут. Вторым соперником был боец тхэквондо из Кореи Джун Со Пак, в третьем бою на ринг вышел американский кикбоксер, которого все называли «Лысый череп». Он начал демонстрировать свое огромное, как гора, тело, и зал взорвался от ликования, предвкушая легкую победу над пареньком из Бирмы. Но Чонг не знал усталости, его движения были так стремительны, что человеческий взгляд не успевал проследить прием, использованный им. За весь вечер он не пропустил ни одного удара. Чонг изматывал противников, они сдавались, не выдерживая темпа, навязанного Чонгом. Была и еще какая-то неведомая причина, которая влияла на волю противника, об этом шептались опытные бойцы и зрители. Толпа настаивала на продолжении боя. Через два часа стало понятно, что Чонг несокрушим, хотя он только защищался, и это озлобило публику. В него стали кидать еду и пустые жестяные банки, галдели и свистели. Чонга вытолкали на улицу, и какая-то женщина спрятала его в мусорном баке…