Андрей Буторин - Банка без крышки

Но к сожалению, в этом дивном мире не удавалось пробыть долго. В конце своего «выступления» пузыри непременно выстраивались в идеально ровную, уходящую, казалось в самую бесконечность линию и маленького Сашу выкидывало оттуда домой безо всякого «чоканья» языком.

А вот третий мир, куда порой попадал Саша, был непередаваемо жутким. Потому что этим миром было Ничто. Именно так, с прописной буквы. Потому что там не было не только земли и неба, не только верха и низа – там не было ничего. И там даже не было темно, потому что в этом мире не имелось такого понятия как свет, а значит не могло иметь место и его отсутствие. Но самое жуткое – там переставал существовать и сам Саша. У него больше не было тела. Он словно сам становился частицей этого страшного Ничто. Чем и как он все это осознавал было совершенно непонятно, но маленький Саша и не собирался это понимать. К счастью, ему удавалось быстро покинуть этот мир – столь силен был, наверное, охватывающий его ужас.

По разу или двум он перемещался и в другие миры, которые Александру запомнились меньше. Смутно всплывали в памяти отдельные картинки: совершенно ровная, как стол, каменная пустыня; что-то похожее на бесконечные соты из блестящего металла; океан, поверхность которого, выгибаясь, вздыбливалась кверху, образуя собой также и небо – там он, кстати, едва не утонул, точнее, как раз утонул, но при этом и оказался дома… А еще об одном мире, он, как ни силился, вообще ничего не смог вспомнить. Кроме того, что там с ним должно было случиться нечто очень ужасное, но появившиеся неизвестно откуда Меткеу с Теткеу в последнее мгновение выдернули его в «желтый поселок».

Конечно, теперь Александр понимал, что никуда он тогда не попадал, не перемещался ни в какие миры – ему все это попросту снилось. Помнилось, правда, как пару раз мама удивлялась, откуда на полу в кладовке столько песка, да еще какого-то странного, очень уж желтого… Но песок на полу уж никак нельзя было считать неоспоримым доказательством чуда.

Став взрослым, Александр смог объяснить свои детские «путешествия» очень легко: напуганный мерзкими выходками отца-алкоголика, мозг ребенка просто отключался, спасая неокрепшую детскую психику. А точнее, переключался, переходя в «режим сна» и показывая мальчику яркие картинки сказочных сновидений. Тем более, когда через пару лет погиб под колесами автомобиля пьяный отец, прекратились и волшебные сны.

И вот теперь он стал видеть их снова…

Зябкую, хмурую морось и дождем-то назвать было трудно – казалось, этой суспензией пропитан сам воздух. Прятаться от нее под зонт даже и недостойно, да, наверное, и бессмысленно – одежда все равно пропитается влагой, хотя окончательно вымокнуть и не получится.

Поеживаясь, Александр топтался на остановке и злился на носителя за то, что тот засел в этой холодной северной дыре, вместо того чтобы переехать в Ростов-на-Дону, где его давно дожидалась оставшаяся в наследство от тетки квартира. Мало того, этот олух даже не удосужился обзавестись машиной! Тридцать семь лет мужику, думал он, зарабатывает прилично, жены-детей нет, куда ему с деньгами-то? Ладно хоть по миру во время отпуска ездит, но если бы своя машина имелась, то и эти поездки можно было сделать куда более удобными и интересными.

«Жена была», – невпопад подсказала вдруг память носителя.

«Была, была, – мысленно отмахнулся от ненужных воспоминаний Александр. – Да сплыла».

Собственно, Александром звали как раз носителя, но одним из главным правил у подсадок было максимальное отождествление себя с исходной личностью, включая, разумеется, его имя, которое на сутки становилось общим. Почти на сутки; если говорить точно – с момента пробуждения носителя утром до его погружения в сон ночью. Но не более двадцати часов – иначе рассогласование с Линией будет критическим – поэтому, если вдруг в это время носитель будет продолжать бодрствовать, заснуть ему придется помочь. Потому что именно в процессе сна в подсознании носителя включится специально внедренная «подпрограмма», которая согласует действия, произведенные подсадкой за день, с собственными воспоминаниями. И носитель будет помнить, словно он, а никто другой, вел себя в течение прошедшего дня именно так. Иначе выход из его сознания подсадки может оказаться весьма неприятным процессом. Для носителя, разумеется. Да и для следующей, завтрашней, подсадки тоже – взбаламученный рассудок может ее попросту отторгнуть. А вот тогда уже начнутся проблемы у обоих.