Эль Кеннеди - Счет

Так… надо отказываться от этой идеи с Дином, пока она еще в самом зародыше. Не знаю, почему ему так сильно хочется снова прыгнуть со мной в постель, но уверена, что рано или поздно он перестанет об этом думать. У этого парня концентрация внимания как у фруктовой мушки, а привычка делиться своей привязанностью как у щенка: готов предложить свою преданность всем, у кого есть угощение, то есть вагина.

Очнувшись от размышлений, я меняю тему разговора.

– Эй, что будешь делать на День благодарения?

– Мы с Гарретом поедем к моим тете и дяде в Филадельфию. Родители тоже туда прилетят.

– Круто.

– А ты поедешь в Бруклин?

Я киваю. Каждый праздник я провожу в Бруклине, со своим отцом, и мне каждый раз не терпится снова увидеть его, но в этом году я немного беспокоюсь: последний раз, когда мы разговаривали, он настаивал, что хочет сам приготовить праздничный ужин.

Раньше я бы только поддержала его, потому что папа – лучший в мире повар. Но пять лет назад ему диагностировали рассеянный склероз, и с тех пор я стараюсь сделать все, чтобы он не перетруждался. Мне пришлось отклонить приглашение бесплатного обучения в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, только чтобы быть в нескольких часах езды от него. Отец упрямо твердит, что ему не нужна помощь и что он вполне справляется самостоятельно, но мне было бы тяжело переехать в противоположный конец страны, тем более что периоды ремиссии стали немногочисленными и редкими.

Теперь я все больше радуюсь тому, что осталась на восточном побережье, потому что за прошедший год папино состояние сильно ухудшилось.

Как и большинству людей, страдающих этой болезнью, сначала отцу диагностировали рецидивирующе-ремиттирующий рассеянный склероз, но сейчас он перешел во вторично прогессирующий, то есть обострения стали более частыми и сильными, чем раньше. Когда я приехала к нему этим летом, то была шокирована произошедшими в нем изменениями. Внезапно ему стало тяжело ходить, тогда как раньше папа лишь иногда терял равновесие и ощущал легкое онемение в конечностях. Пока я гостила у него, с ним случилось два приступа вестибулярного головокружения, и мне пришлось надавить на него, чтобы он признался, что боль стала сильнее и временами у него бывают проблемы со зрением.

Все это очень пугает меня. Я уже потеряла в тринадцать маму из-за рака. Кроме папы, у меня никого нет. Я отказываюсь потерять и его, пусть даже мне придется цепями приковывать его к креслу в нашем доме в Бруклине и силой заставлять смотреть футбол, а самой готовить ужин.

– Ладно, перерыв окончен. – Мне снова нужно отвлечься от своих мрачных мыслей. Простонав, я сажусь на кровати и открываю сценарий на том месте, где мы остановились. – Кэролайн собирается опять накричать на Джанет.

Ханна заправляет за ухо прядь темных волос.

– Кстати, если бы ты вдруг потеряла своего мужа, я ни за что не стала бы называть тебя плаксой и призывать оставить все в прошлом. – Ее лицо становится серьезным. – Другими словами, ты можешь хандрить из-за Шона столько, сколько тебе нужно. Обещаю: я не стану осуждать тебя.

Горло сдавливает от нахлынувших эмоций, но я умудряюсь выдавить из себя:

– Спасибо.

Несмотря на слова о том, что прошлое осталось в прошлом, совершенно очевидно, что мой бывший тренер делает все, чтобы испортить мне жизнь. Первая тренировка с нашим новым тренером по защите длится на час больше – но только для защитников. Пока все остальные игроки идут в раздевалку, чтобы принять душ, переодеться и отправиться по домам, О’Ши приказывает защитникам остаться на льду для дополнительных упражнений, объявив, что он в жизни не видел более жалких хоккеистов, чем мы.

Когда он наконец отпускает нас, мы с товарищами по команде покидаем лед, матерясь и ворча всю дорогу. Мы насквозь промокли от пота, от шлемов идет пар, когда мы в отвратительном настроении начинаем снимать форму в уже опустевшей раздевалке.

– Нормальный мужик, говоришь? – язвительно спрашивает Логан, припомнив характеристику, которую я дал вчера О’Ши.

– Он просто показывал нам, что его член больше наших, – бубню я в ответ. – Наверное, так он хочет заставить нас уважать его.

На самом деле так он наказывает меня за то, что я обидел его дочь, но столь утешительную деталь я оставляю при себе. И не потому, что О’Ши велел мне не обсуждать эту историю с моими товарищами по команде, а потому, что мне не хочется вспоминать все то дерьмо, что произошло между мной и Мирандой.