Лариса Кондрашова - Формула неверности

Это уже мазохизм, честное слово. Что-то похожее на фильм из телевизионной программки: «Убей меня завтра!»

Просто ей хотелось определенности. Какого-то действия с его стороны, а то у Тани уже появился комплекс невостребованной вещи. Забытой. Той, что где-нибудь в углу оставили и больше не вспоминают о ней.

Но вот сам Леня чувствовал себя хорошо. Наверное, он привык так жить. Какое-то время еще всякий брак держится на чувствах, на страсти, а потом эмоции постепенно сходят на нет. Наступает привычка. Все об этом знают, а Таня только теперь открыла для себя Америку.

А все потому, что она все мыслями к первому браку тянется. Сейчас, по прошествии пяти лет, ей стало казаться, что он был чуть ли не идеальным.

Будь Таня поумнее, она не в прошлое смотрела бы, а в будущее. А для начала могла бы состояние влюбленности их с Ленькой друг в друга продлить. Тоже, кстати, умными людьми рецепт разработан. Надо было пококетничать, затеять игру, каждый день быть новой, неповторимой. А тут перед мужем изо дня в день некий живой домашний половик…

И главное, ей не хотелось никаких усилий предпринимать. Неправда это, будто Таня постоянно ковырялась в ране и смотрела, как она кровоточит. Откуда рана-то? Должно быть, от раненой души, а если душа в процессе не участвует?

Сама во всем виновата. Могла бы, как и Ленька, довольствоваться тем, что есть. Он думает, и она думает, а вместе соберутся, поговорят-поедят — и в постель. Ведь не бил же он ее. И не пил. И не гулял явно. Это Таня думала, что он гуляет, потому как что еще можно делать, когда домой приходишь только поесть и поспать?

Она взглянула на кухонные часы с кукушкой. Мамочки, она и забыла, что Александра просила ее разбудить. У нее сегодня в девять часов консультация то ли по высшей математике, то ли еще по какому предмету. А она сама и ухом не ведет. Любит девушка поспать, вся в свою мамашу!

— Саша! — закричала она из кухни, но плотно прикрытая дверь свела громкость крика на нет.

Пришлось идти открывать дверь, угрожать чайником с водой, из которого — как самое последнее средство — она грозилась полить соню.

— Который час? — поинтересовалась Александра.

— Восемь часов.

— Мама, я же просила разбудить без пятнадцати! — завопила неблагодарная девчонка. — Я опоздаю.

— Я тебе дам деньги на маршрутку, — улыбнулась Таня.

— А, тогда еще ничего… Что на завтрак?

— Манная каша.

— Фу! Как в детском саду. И Каретников ее ел?

— Причем с большим удовольствием.

— Понятно, почему он такой круглый, на манной-то каше! А больше ничего нет? — с надеждой спросила Шурка.

— Есть кусок холодной телятины, миледи, а также кофе с круассанами, — нарочито залебезила Таня.

— Тогда жить можно, — проговорила ее девятнадцатилетняя дочь.

Она повернулась к матери попкой, обтянутой короткими штанишками старенькой пижамы, и стала стелить постель. Таня вздохнула и пошла на кухню.

Нарезала холодное мясо, сварила кофе. Ленька не возражал и против растворимого кофе, а Шурке подавай только натуральный.

Все равно позавтракала дочь на ходу. Заколола свои великолепные пепельные волосы. Вскочила в джинсы, и только Таня ее и видела.

Вот и все общение с дочерью. Чем она занимается целыми днями, кроме занятий в университете, о чем мечтает — для родной матери тайна за семью печатями. Она, видите ли, своими переживаниями занята!

Тане захотелось пообщаться с сестрой. Маша работала невропатологом в частной клинике. Сегодня она была дома. Голоса ее гостей слышны и здесь, на Таниной кухне.

Две половины их с Машей коттеджа как два полюса, как две стороны медали.

На половине Тани тихо, друзья и подруги к ним не ходят. И никогда не определишь, есть кто-то дома или нет. Разве что можно увидеть Таню, если она готовит на кухне обед.

Маша или на веранде с друзьями чай пьет, и при этом входная дверь, как всегда, нараспашку, или все сидят в гостиной, смотрят новую кассету, слушают музыку — то есть становится ясно, что там идет какая-то жизнь. Вот и сегодня — голоса и смех на всю улицу слышны.

В глубине души Таня завидовала Маше: она никогда не могла так просто, как говорили в известной комедии, легким движением руки — или напряжением одной извилины? — решить для себя что-то важное. И тут же привести его в исполнение. Причем важное по-настоящему, не с дурной головы, когда человек просто бежит туда, не зная куда…

А почему Таня так жить не могла? Разве они с Машей не одной крови: чего боялась Татьяна и не боялась Мария? Принять решение? Но когда-то Таня его приняла, и даже дважды: в первый раз, когда ушла от Мишки, а второй — когда согласилась выйти за Леонида.