Мария Гарзийо - Венецианские каникулы (СИ)

— Я так боялся. Ты тогда в Венеции так на меня разозлилась!

— Ну, я не по сути, а по факту разозлилась. Получилось, что ты меня не уважаешь, – пытаюсь объяснить я слегка заплетающимся голосом.

— О-о! А ты меня уважаешь? – на манер известного анекдота гнусавит Артур, – А суть, кстати, как? Ничего?

— Ой, я и не помню уже, – жеманничаю я.

— Придется оживить в памяти.

Десерт за нас съедают белки, слоны и прочие забредшие на огонек парижские парнокопытные. Артур, не поморщившись, оплачивает астрономический счет.Читай больше книг на Книгочей.нет Мы заходим в лифт, и, стоит двери закрыться, впиваемся друг в друга мощным поцелуем. Вот такой юношеской безбашенности мне, пожалуй, не хватало со всеми предыдущими прототипами отца. Тридцатишестилетний Фредерик приравнивал взаимные проявления нежности в публичных местах к эксгибиционизму. Секс не должен был пересекать придел спальни. В самом крайнем случае кухни. Увлекшись обоюдным изучением ротовой полости, мы не замечаем, как лифт, добравшись до пункта назначения, разжимает челюсти. Из нирваны нас вытаскивает за уши чей-то настойчивый «Bonsoir[29]». С трудом оторвав губы от Артура, я упираюсь взглядом в перекошенную кислой ухмылкой физиономию Фредерика. Какие люди! И без охраны! Если таковой не считать переминающуюся рядом с ноги на ногу Дельфин. Правила приличия предусматривают всеобщий обмен поцелуйчики. Дельфин первая лезет целоваться с Артуром. Я нехотя подставляю щеку Фредерику.

— Ты очень изменилась, – делает наблюдение последний, втягивая ноздрями исходящий от меня запах другого мужчины.

— А ты нисколечко, – бросаю в ответ я, сжав зубы, чтобы не добавить «такой же козел, как раньше».

— У тебя помада размазалась, – уведомляет меня с откровенностью истинной подруги Дельфин.

— А ты поправилась вроде. Килограммов пять прибавила точно! – не остаюсь в долгу я.

— Однозначно, – подтверждает Артур, который видел до этого Дельфин всего раз на какой-то совместной тусовке.

— Приятного вам вечера, – в унисон скалимся в лицемерных улыбках мы.

— И вам, – мрачно бросает в след Фредерик.

Артур берет меня за руку, и мы шагаем на встречу стремительно увеличивающейся в размерах Эйфелевой башне.

— Ты не жалеешь? – спрашивает он, сжимая крепче мою ладонь.

— О чем?

— Что ты со мной, а не с ним.

Артур был в свое время свидетелем моих страданий по Фредерику. Он знал, чего мне стоило вырвать из себя с мясом этого подлеца.

— Нет. Ничуть, – честно заявляет Поль Симону[30].

«Мне жаль, что я не с Алексом» пищит внутри какой-то поганый неугомонный организм. Но его тут же забивают более сильные и разумные коллеги. Быть счастливой – это тоже умение. Его не освоишь, если будешь в каждой ароматной корзине даров жизни искать гнилушку. Забыли Алекса. Не было его. Он приснился мне в эротическом сне. И, проснувшись на утро, его нечеткий силуэт можно благополучно стереть из памяти. У меня есть Артур. Самый мой родной и близкий человек.

Нас проглатывает ночь. Пронесшись по длинному коридору блистающего огнями Парижа, оказываемся в уютном уединении спальни. Во мне к этому моменту скапливается столько всяких излишеств от слезного умиления до пьяного счастья, что места для жгучего желания уже и не остается. А тот маленький огонек, что удается-таки разжечь пальцам и губам Артура, тушит мощной розовой волной выпитый литр шампанского. Тем не менее, я, будучи не в состоянии взобраться за вершину удовольствия сама, умело довожу до нее моего новоявленного жениха. Венецианский опыт научил меня действовать смелее, перенимать инициативу, не ожидая, раскинув в разные стороны конечности, когда партнер совершит какое-нибудь чудо. «Ты необыкновенная» шепчет Артур мне в ухо, «Ты меня с ума сводишь». Я мягко по-матерински целую его в лоб, повторяя в уме «Я счастлива. Я счастлива. Я счастлива».

На следующее утро нас в постели просыпается трое. Мы с Артуром и пухлое, набитое доверху головной болью, похмелье. Артур лезет ко мне целоваться, отпихнув в сторону третьего лишнего. Предложив руку и сердце и получив согласие, молодой человек уже не считает нужным освежать после сна ротовую полость. Похмелье больно ударяет меня по лбу кулачком раздражения. При дневном освещении вчерашнее счастье кажется каким-то блеклым и ненастоящим. Мы завтракаем в ближайшем кафе, потому как в холодильнике ничего съестного не обнаруживается. Артур говорит, что пора нам свести вместе наши семьи, что его маме я точно понравлюсь, и что венчаться он непременно хочет в церкви. Я глотаю черный американский кофе в надежде, что кофеин вытеснит из головы свербящего пришельца. Голос Артура доносится до меня откуда-то издалека. Как будто это разговор пары за соседним столиком, который мне неинтересен, но который в виду громкости голосов я вынуждена впитывать наравне с выхлопными газами проезжающих мимо автомобилей. Со дна чашки на меня взирает коричневый вопросительный знак. «Любишь ли ты Артура?» спрашивает меня некто умный, чье присутствие мне не помешало бы во время вчерашнего ужина. Простой с виду вопрос ставит меня в тупик. Легче всего ответить – да. Да, я люблю Артура. Как люблю Париж, макароны из Ладюрэ или семидесятипроцентные скидки. И кто вообще сказал, что чтобы выйти замуж требуется непременно сгорать от любви? Гораздо прочнее оказываются те браки, где мужчина любит, а женщина позволяет себя любить.