Роберта Лэтоу - Её единственная страсть

Дендре верила ему. Потому и пережила годы его измен. Она даже сочувствовала другим влюбленным в него женщинам, потому что хорошо их понимала – сама до сих пор пылала страстью к Гидеону, до сих пор была жертвой, как и все они, его неотразимости как мужчины и великого художника.

Дендре сознавала, что одержимо любит мужа и радостно принимает это как свою жизнь. Люди из мира искусства исподтишка посмеивались над ней: с их точки зрения, Дендре так и осталась заурядной еврейкой из Бруклина, простофилей, кухонной клушей, – но ее это нисколько не трогало. Мужчина, которого хотели все те изысканные дамы, принадлежал ей. Они были вынуждены заискивать перед ней, чтобы заполучить его, а не наоборот. В глазах всего мира она была женой художника, моделью, ее портреты висели в престижных музеях и на стенах жилищ коллекционеров на всех континентах. Уже только поэтому Дендре ощущала себя значительной личностью.

Гидросамолет прогудел над домом еще раз. Это было необычно. Дендре выключила миксер и схватила саронг Дейзи, висевший на спинке стула. Завернулась, чтобы прикрыть тело и скромный черный купальник, ее дневную одежду на Файер-Айленде. Сняла с вешалки на задней двери старую широкополую соломенную шляпу и небрежно нахлобучила поверх ярко-желтой косынки, покрывающей длинные, вьющиеся от природы волосы. Вышла из кухни на деревянную веранду, оглядела усадьбу в поисках кого-нибудь. Нигде не было ни единого признака жизни.

Она взяла одну из маленьких тележек, стоявших в ряд под верандой, и направилась по песку к шаткой деревянной пристани, где их гости высаживались с самолета или катера. Тележка предназначалась для посылок, которые могли прибыть на самолете.

Машин на Файер-Айленде не было. Люди и товары прибывали на частных или общественных паромах, которые пересекали бухту с Лонг-Айленда до многочисленных поселков, протянувшихся вдоль длинной, узкой полосы дюн, делавших этот остров прибежищем для отдыхающих ньюйоркцев. Самые богатые всегда прилетали и улетали самолетами. Однако как бы гости ни попадали на остров, и они, и местные жители ходили пешком к домам и обратно, таская за собой тележки с продуктами, багажом и прочими вещами.

Только постукивание колес о настил нарушало полную тишину. Горячие доски обжигали босые ноги, поэтому Дендре остановилась, взяла сандалии, которые держала в тележке, и обулась. Она прошла лишь небольшое расстояние, приблизилась к мастерской Гидеона, и вдруг, к большому удивлению, увидела, как оттуда вышел муж и побежал к пристани.

Он, казалось, светился от возбуждения. Светло-каштановые волосы, выгоревшие и смешанные с седыми прядями, блестели под солнцем, как и загорелое мускулистое, весьма привлекательное тело. Всем своим обликом он производил впечатление страстного, чувственного человека, которому ведомы и муки, и радости. Сила его страстей, жажда жизни были потрясающими, какими-то первобытными, тем более что на нем не было никакой одежды, кроме плавок. Но будь Гидеон даже в костюме с галстуком, от этого мало что изменилось бы. Вся суть этого замечательного человека и художника выражалась в его глазах – больших темно-карих, почти черных, искрящихся живостью и умом. Это были озорные, чувственные глаза, широко расставленные на большом, квадратном мужественном лице с прямым римским носом, выступающими скулами, ямочкой на правой щеке.

Дендре удалось на краткий миг взглянуть в них. Муж не обратил на нее внимания. Словно она была невидимкой. Это ее задело. Настолько сильно, что женщина остановилась и, онемев, стала смотреть, как он бежит. Потом вновь изгнала из мыслей выражение, которое много раз видела в глазах Гидеона: увлеченность преследованием другой. Соперницы. Повернув тележку, Дендре направилась обратно к дому заканчивать работу над ананасовым пирогом.

Прошло почти два часа, прежде чем Гидеон и Эдер рука об руку вошли в кухню к Дендре. Две дочери, Пьета и Эмбер, вернулись с пляжа с молодым человеком, флейтистом, который жил неподалеку от их усадьбы. Иногда Адам Сорел играл на флейте Гидеону в мастерской, когда художник работал. Пьета с Эмбер после краткого, но дружелюбного приветствия Эдер отняли у нее отца и потащили к Адаму.

Дендре улыбнулась Эдер с другого конца кухни и сказала:

– Ничего особенного, кроме хорошего обеда. Я рада, что вы смогли приехать, разделить его с нами.

Эдер ответила улыбкой, удивляясь самообладанию этой женщины. Неужели та не понимала, после того как они с Гидеоном открыто демонстрировали привязанность друг к другу, что у них серьезные любовные отношения? Эдер не могла решить: или Дендре потрясающе держится в руках, или на самом деле гораздо умнее, чем кажется? Или жена надеется, что этот роман скоро кончится, как и все остальные? Такому, сказала себе Эдер, не бывать.