Анькой, которая сначала была маленьким комочком тепла, с серьезными, изучающими глазами, а потом этот комочек научился улыбаться, и сердце каждый раз заполняла нежность — стоило только увидеть ее, коснуться ее. Анька, которая подарила ему наконец-то настоящую любовь — взаимную, эта Анька — наручники?
«Господи, как же это несправедливо», — подумал он, чувствуя, как снова рождается ненависть к Лоре, и напомнил себе привычно — Лора мать его ребенка, и ему снова послышались Лорины интонации и захотелось зажать уши, спрятаться и спрятать Аньку.
Куда?
Он судорожно вздохнул, зная, что сопротивление бесполезно. Анька любит Лору, и никуда они не сбегут, будут вынуждены подчиняться Лоре всю жизнь, предавая близких, как он сделал это когда-то с матерью и сестрой. точно так же…
Он прикован к Лоре Анькой, а Анька прикована к Лоре любовью.
— Как на-руч-ни-ками, — повторил он и усмехнулся, пытаясь найти в сером небе хотя бы маленький лучик солнца, как — надежду.
Чтобы отвлечься от своих мыслей, он стал думать о Волке. С этим Волком произошла странная история — в начале сценария он был главным злом. Оборотень. На него и шла охота. Но чем дальше Андрей «жил» со своим героем, тем больше начинал понимать, что Волк — не зло. Глядя на мир глазами Волка, он видел, как похож этот мир на тюрьму, и сам начинал задыхаться от высоких домов, от улиц, запруженных машинами, и ему начинало казаться, что однажды он не выдержит — превратится навсегда в волка, чтобы получить смертельную пулю от охотника-сыщика… Как расплату за свободу. Но в эти минуты Андрей, впустивший в себя Волка, не боялся смерти. Это ведь была плата за свободу.
И — еще была проблема с девочкой. Той самой девочкой, за которую, по замыслу Андрея, Волк эту свою жизнь и свободу отдавал, потому что Любовь была важнее и жизни и свободы, вместе взятых.
Андрей часами бродил по улицам, вглядываясь в девичьи лица, и не мог найти ту, во взгляде которой была бы наивность, чистота и та глубина, в которой и Волк мог бы утонуть сразу… Не то чтобы они были некрасивыми, эти девочки — нет, Андрей отметил про себя, что девушки похорошели необычайно… Но их красота была глянцевой, ненатуральной, а глаза… Андрей усмехнулся. У них всех почему-то был взгляд «идеальной женщины». Лорин взгляд.
И он не раз вспоминал «Тридцать первое июня» Пристли, думая, что женщину для Волка, пожалуй, можно найти только в далеком прошлом. А потом сделать попытку поместить эту сказочную принцессу в современный мир, и… Тут ему становилось так жаль эту принцессу, что даже ради Волка он не мог смириться с этим ужасным видением — принцесса, которая растерянно стояла на перекрестке и пыталась понять, что это за глупый, никчемный мир, в котором ей совсем нет места.
И он продолжал поиски. Здешней «принцессы». Безуспешные поиски, увы…
«Наручниками», — подумал Дмитрий, улыбаясь. Точно поймал откуда-то чью-то мысль… При чем тут наручники?
Да ни при чем, у Димы так часто случалось. Придет откуда-то мысль и живет секунду. А он, Дима, пытается найти ее смысл — потаенный, тщательно спрятанный, потому что — это как игра. Кто-то гадает на картах Таро, а он вот — на обрывках мыслей, забредающих в его голову.
Он лежал на кровати, вытянувшись блаженно, под одной простыней. Из приемника на улице орала Глюкоза, где-то ругались матом громко и с чувством.
— Ну, жизнь, короче, идет, — усмехнулся Дмитрий. — Все идет по плану, ничто не меняется, пока противник еще вовсю резвится, но скоро придут наши, и мы победим…
— «Замуж захотела», — противно ныли два гнусавых голоса на улице, и Дмитрий простонал:
— Да что ж у них все мысли о замуже, и ведь как гнусят-то гадко, боже мой!
Он посмотрел на часы.
Время еще было, пусть немного, просто поваляться вот так, позволяя телу получить несколько минут покоя, неги и истинного удовольствия…
А за окном надрывалась эта странная певица, и, если бы вместо нее Дмитрий услышал птиц, он был бы счастлив, но…
Этот мир был устроен совсем не так, как хотелось Дмитрию. Мир отчего-то подчинялся законам большинства. Большинство птиц не любило, а любило глупых кур с надтреснутыми голосами, трансвеститов и хамов.
Ушедший сон не оставил даже сладкого полудремотного состояния. Дмитрий понял, что спать ему больше не хочется, перевернулся на спину и уставился в желтоватый потолок. Надо, что ли, ремонт сделать. И тут же засмеялся. Да, да… Надо. Только не ему. Потому что от ремонта ровным счетом ничего не изменится в его восприятии жизни. Он стал циником, как все бывшие романтики, напялил на себя панцирь насмешки. И ему плевать, какой у него потолок. В конце концов, когда небо серое, никто же не лезет его ремонтировать и красить в голубой цвет? Хотя это было бы забавно.
Читать дальше