Елена Сазанович: Улица вечерних услад

Я с трудом освободился от ее цепких объятий. Подошел к окну. И закурил. Мне вдруг захотелось до боли очутиться в маленьком кафе с видом на полуразрушенный сарай. Подмигнуть милой глупышке официантке. Заказать себе чашечку крепкого кофе. И пошарить в кармане ручку. Мне захотелось прошвырнуться по маленьким улочкам. Погладить по пути бродячую собачонку. А потом завалиться на свой старый диван своей старой квартиры. И чтобы никого не было рядом. Только молчаливые стены. И обшарпанный потолок. Разве что мыслям можно позволить посетить меня. И еще воспоминаниям. О болтливом Ките. Об умнице отце. И о Воре. Вере… О той, милой мартышке Вере, так безумно когда-то влюбленной в жизнь. Мне захотелось, чтобы по утрам никто не следил за мной. Мне захотелось свободы.

Вера словно угадала мои мысли. Она подскочила ко мне. И забарабанила со всей силы кулачками по моей спине.

– Я знаю, чего ты хочешь, – кричала она взахлеб. – Ты хочешь свободы. Я мешаю тебе, я знаю. Свободы! – Вера пренебрежительно скривилась. – Но почему ты? Почему захотелось этого тебе? Почему не мне?

На этот вопрос я не мог ответить. Пожалуй я оказался талантливей ее, своего учителя. А, возможно, она действительно постарела. Я устал от скандалов. Все-таки больше всего на свете я люблю тишину. И не люблю, когда ее нарушают надолго. Я смотрел на эту растрепанную женщину. С перекошенным от отчаяния лицом. И думал. Почему любовь так уродует? Боже! Неужели это милая обезьянка Вера. Ликующая от восторга при виде дождя, солнца, цветов. Так безумно влюбленная в жизнь. Боже! И ради одного человека. В один день послать все к черту. Продать все, что составляло основу жизни. Нет, наша любовь не умерла. Она осталась. Она сохранилась. Но там. Там, среди зеленых тополей в маленьком дворике. Среди разбросанных книг и вещей. Среди цветов изумрудного цвета, на балконе. Среди палящего солнца и солнечных человечков. Там… Двадцать лет назад. А теперь… Теперь мы всего лишь пытались взять у судьбы долг. Забрать то. Что она нам задолжала тогда, двадцать лет назад. Что ж. У нас это неплохо получилось. Но долг уже исчерпал себя. Большего требовать мы не вправе. Это перечеркнет жизнь Веры. Да и мою тоже.

– Вера, – как можно спокойнее произнес я. Но рука моя предательски дрогнула. – Ты способна здраво рассуждать, Вера?

Вера бессмысленно качала головой. И рыдала.

– Я ничего не хочу, Костя. Все бессмысленно, Костя.

– Чушь! Это чушь, Вера! Идем, – и я силой потащил ее к выходу, ни воздух. Я не знал, что мне делать. Но чувствовал, что ее нужно куда-то тащить. И мы очутились у озера.

– Давай искупнемся? – предложил я.

Вера плыла слабо. Вяло перебирая руками. Она напоминала раненую птицу. Вода уже не была для нее домом. Она потеряла дом.

Мы сели на мокрый песок. И я притянул ее к себе. Она покорно положила голову на мое плечо.

– Вера, моя маленькая девочка. Оглянись кругом. Как красиво, Вера. А воздух? – я мечтательно закатил глаза.

Вера, словно слепой котенок, непонимающе оглядывала мир. И ничего в нем не находила ценного для себя.

– Вера, нельзя на одном зацикливаться. Посмотри, какое небо, Вера! – тут я пустил в ход все свои литературные способности, описывая красоту солнца, цветов, озера. – А там, ну вон, видишь? Камыши! Свечи напоминают, правда, Вера. Так спокойно, торжественно. Тихо. Словно жизнь на секунду замерла. Но через секунду она вновь будет биться в равномерном ритме. Потому что иначе быть не может.

Я повторял ее слова. Я преподносил ей науку жизни, которую она мне сама когда-то подарила. Я превзошел своего учителя. Но от этого мне не было легче.

Вера качала головой в ответ на мои красноречивые монологи. Она как-то неожиданно успокоилась. Все-таки она была дитя природы. И все-таки ее спокойствие казалось каким-то нездоровым.

– Уже ничего не будет, Костя. Бывает один раз. Один раз было у твоего отца. Теперь… Только теперь я понимаю, как он пережил эту потерю. И один раз было у Кита. Но он совсем другой. Он не смирился. Он предпочел бешеную скорость. Бывает только один раз, Костя. Счастье один раз. Любовь один раз. Недаром эти слова употребляются только в единственном числе. Ведь правда? А пережить легко можно только то, что ненастоящее. Настоящее пережить невозможно.

– Вера, если честно, я любил тебя за свободу. И теперь люблю ту, славную каштановую обезьянку. Я не люблю рабства, Вера.

– Я знаю, – и они попыталась улыбнуться. И улыбка у нее вышла измученная. В общем, не вышло у нее улыбки. – Я знаю. Я на сей раз проиграла, Лоб.