Дебора Смит: Практическая магия

– Никогда, никогда, Квентин Рикони, я не прощу тебе, если ты вздумаешь умереть сейчас на этой горе в Джорджии под свинцовым зимним небом, – шептала я, и мой голос тонул в завывании ветра. Приближалась холодная ночь. Я знала, что мороз не даст ему шанса. – Всю оставшуюся жизнь я стану рассказывать каждому, кто пожелает меня слушать, каким ты был, почему я полюбила тебя и отчего не смогла стать прежней после твоей смерти. И ты предстанешь перед людьми в образе человека, гораздо лучшего, чем ты был на самом деле. Люди будут говорить, что ты покорил меня сладкими речами и неотразимой внешностью. А мне придется признаться им, что слова из тебя приходилось тянуть клещами, да и внешностью ты особо не вышел. Неужели ты хочешь, чтобы я лгала?

Но Квентин не открывал глаз, из чуть приоткрытого рта вырывалось еле заметное дыхание, превращающееся в пар на морозном воздухе. Прошло уже около часа с тех пор, как он последний раз ответил на мой вопрос. Я лежала рядом с ним, пытаясь согреть его своим теплом. На лице Квентина играли блики от разведенного мною костра. Внизу, под нами, в долине светились окна домов, над крышами поднимался дымок от каминов. Но здесь, наверху, где выживают только сильнейшие, огонь – это жизнь, а произнесенные вслух клятвы помогают прогнать страх.

– Артур верит в тебя, – продолжала я. – А теперь и ты должен поверить в него. Ты научил его быть мужчиной, и он не подведет тебя.

Небо на закате над Аппалачами окрасилось пурпуром и золотом. Спускались серо-голубые сумерки, забиравшие жизнь Квентина. Я молилась о чуде. Мой брат Артур ушел за помощью уже несколько часов назад.

Я крепче прижала руку к боку Квентина, чуть пониже ребер, где прошла пуля. “Если бы мы пришли хотя бы на час раньше”, – скажут потом спасатели. Или на минуту, или на секунду. Людям всегда не хватает совершенной малости. Я знала, что рано или поздно помощь придет, но, вполне возможно, она окажется уже бесполезной. Квентин не переживет долгую дорогу вниз. Я прикоснулась пальцами к его губам, надеясь уловить дыхание, но ничего не почувствовала.

Он уходил вместе с солнцем.

Зачастую судьба человека предопределена еще до его рождения. Мы обязаны следовать заветам и преданиям, как бы суровы они ни были, не обращая внимания на рубцы и шрамы, забывая о собственной слабости, чтобы обрести силу. Но мы не способны ничего понять, пока не полюбим и не отыщем свое место на этой земле. Только тогда наступает прозрение.

Часто мы разбиваем форму, в которой нас отливали, пытаясь выбраться на свет, или погибаем.

Когда я была маленькой, мне казалось, что наша уединенная ферма стоит на самой границе волшебного края, где могут жить только Пауэллы и легенды. Даже по скудным меркам жителей гор, земля здесь, в “Медвежьем Ручье”, была слишком каменистой для фермеров, склоны – слишком крутыми для лесорубов. Охотники считали эти угодья чересчур далекими. Во всей округе нашлось единственное местечко в пять акров, пригодное для жилья, на вершине холма, над густым лесом, спускающимся к долине вдоль самого ручья. Там мы и жили. Узкий проселок длиной в милю петлял среди деревьев и упирался в наш двор с двумя лужайками. Цветы росли только в тех местах, куда попадало солнце. Именно там распускались дикие маргаритки, пурпурные вьюнки, старомодные пышные розы, случайно уцелевшие с тех времен, когда Пауэллы в порыве трудового энтузиазма сносили все на своем пути, и желтые нарциссы. Я жила вместе с родителями, верившими в свою исключительность. Я родилась в тот день, когда судьба вспомнила про нас.

Холодным мартовским утром 1966 года товарный поезд из Нью-Йорка приближался к депо. Вереница вагонов следом за могучими локомотивами выехала из последнего туннеля с поросшими мхом гранитными стенами под старыми Аппалачами, медленно поползла вверх между рядами огромных елей, рододендронов и кизиловых деревьев и наконец оказалась на высоком плато недалеко от линии Джорджия – Теннесси.

Если бы машинист посмотрел в эту минуту на восток, то залюбовался бы видом серых гор, еще дремлющих в ожидании весны. Ветер дул с нужной стороны, и он смог заметить вдалеке дымок, поднимающийся из столетнего камина в доме Пауэллов. В этом белом фермерском домике я лежала в полной безопасности на руках у мамы. Мне было пять часов от роду, и я не подозревала, что мое будущее катит прямиком в наш город.