Алина Знаменская: Прогулка под луной

— Как ты мог?! — читал Денис по ее губам. — Я тебя ненавижу! Как ты мог?

— Я люблю тебя! — кричал Денис, не отрывая глаз от ее заплаканного лица.

— Дурак! — повторяла она, поворачивая к нему искаженное болью лицо.

— Дурак, — повторял Зверев в бессильном отчаянии, провожая глазами сливовый автобус, увозящий пассажиров к самолету.

Маша долго ковыряла ключом дверь, прежде чем догадалась толкнуть ее. Квартира была не заперта. Этот факт успел несколько удивить девушку, но сразу же стерся следующим событием: из кухни выбежала Шейла и кинулась ее облизывать.

Маша бросила сумку и включила свет, боясь поверить очевидному: на полке для обуви пестрели Алькины босоножки!

Шейла крутилась и толкалась, не давая Маше сделать ни шагу.

— Шейла, поверь, я тоже счастлива тебя видеть, — пробормотала Маша. — Дай же мне проникнуть домой!

В комнате Софьи Наумовны работал телевизор. На кухне шумела вода.

— Эй, соседи, дома есть кто живой?

— Маша приехала! — Алька выскочила из своей комнаты с грацией обезьяны и повисла на своей старшей подруге. — Маша, Маша, я так соскучилась!

Алька втащила Машу в свою комнату и закружила на пустом пространстве.

— У меня бабушка есть, папина мама. Мы уже неделю в Москве! Мы с бабушкой на конкурс приехали. Каждый день репетируем. Вчера выступали, а завтра гала-концерт. Как здорово, что ты приехала, Маша! Мне тебя так не хватало…

На последней фразе Алька притихла и пытливо посмотрела Маше в лицо.

— Мне тоже, — призналась Маша, — мне тоже тебя не хватало, Алька!

Маша сгребла девочку в охапку. Софья Наумовна с Риммой Анатольевной смотрели сериал.

— Бабушка! Софья Наумовна! Маша приехала! Алька поскакала вокруг стола, а за ней — собака. Жен-шины оторвались от телевизора, засуетились.

Софья Наумовна поспешила собирать ужин. Маша и Римма Анатольевна стояли друг против друга, осторожно приглядываясь.

— Я, Машенька, о вас наслышана.

Маша кивнула, не зная, что сказать в ответ.

Дама подошла, как хозяйка — гостью, Машу за стол усадила, сама рядом, Алька по другую руку. Шейла в ногах улеглась.

К ужину была извлечена подарочная бутылка вина — сувенир из Италии. Поговорили о загранице. Скоро ли будет у нас тут, как у них там? Решили, что не скоро.

Старшие дамы разговорились. Маша улыбалась. Ногам стало горячо от вина, а голове — легко. Она видела, что мать Дениса хочет поболтать с ней, ей интересна женщина, с которой у ее сына что-то было.

Но Маша не знала, что сказать ей. Слишком больно отпечатались на сердце его неожиданное бегство, слова, выведенные на зеркале, и как снег на голову — встреча в Сан-Ремо. Нужно время, чтобы разобраться во всем этом. Нет никакого желания впускать в эту историю постороннего.

Маша вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. Встала, открыла балкон и вышла в синие московские сумерки.

Быстро вытерла две непрошеные слезы, глубоко вдохнула теплый вечерний воздух.

Но одну ее надолго не оставили.

Римма Анатольевна вышла следом и прикрыла за собой балконную дверь.

— От детей и от собак нужно периодически отдыхать, — шепотом поведала она. — Эта ваша Шейла чрезвычайно общительна. Мне иногда кажется, что я скоро заговорю на собачьем.

Маша улыбнулась.

— Покурим? — Римма Анатольевна щелкнула зажигалкой.

Маша уже поняла, что не откажется.

Она взяла протянутую ей сигарету, закурила.

— Он вас обидел? — с места в карьер начала Римма Анатольевна.

— Он не верит мне, — отозвалась Маша. Сумерки сгустились. Маша не видела выражения лица собеседницы. Только два огонька сигарет мерцали рядом. Сигарета Риммы Анатольевны дернулась: женщина понимающе кивнула.

— Я ничего не понимаю! — вдруг прорвало Машу. — Я полюбила его, я сама призналась ему в этом. У нас все было хорошо. Я ничего не понимаю!

Сигарета Риммы Анатольевны кивала и кивала в ночи.

— Вы что-нибудь знаете? — заподозрила Маша. — Он так любил свою первую жену? Или он сломался на их разрыве? Объясните мне, пожалуйста!

Римма Анатольевна невесело усмехнулась:

— Беда в том, деточка, что я очень плохо знаю сына.

— ?!

— Да-да, не удивляйтесь. Так уж вышло. Однажды случается: ты просыпаешься утром и обнаруживаешь, что тебе за шестьдесят. Что ты — одна. С тобой уже нет мужчины, который тебе казался единственным. И ты признаешься себе, что неправильно прожила свою жизнь.

— Вы преувеличиваете!

— Ни в коем случае! Зачем? Я проснулась и поняла, что одинока и никому не нужна, А меньше всего — своему единственному сыну. И это правильно. Он платит мне моей же монетой. В молодости мне было не до него.