Уильям Блум - Кентерберийская сказочка

Господи. Почему именно Пак?

– «Сон в летнюю ночь»? – спросил Тристрам.

– Да. Ты тоже в спектаклях играешь?

– Никогда. Мне предлагали только девчачьи роли, и отец был против. Правда, сейчас у меня голос стал гуще…

– А почему? Почему отец был против?

– Не знаю. Наверное, потому что это баловство и глупости.

– Если играть по-настоящему – ничего подобного.

Во времена Шекспира мальчики всегда играли девочек. А я буду играть Пака – он же мальчик.

– И какой у тебя будет костюм? – потребовалось узнать мне.

– Пока не знаю, но главное, чтобы в нем можно было прыгать. Что-то легкое, воздушное.

Да. Да. Конечно же. Легкое и воздушное. И у Тристрама – тоже.

Я отошел в сторонку, давая детишкам поговорить. У них свои общие интересы, я для них слишком стар, что им со мной? Но и друг с другом они держались настороже – не враждебно, а именно настороже, так обнюхивают друг друга две собаки. Скорее всего, они без особого труда подружатся. Сразу видно.

Потом одновременно закричали обе матери. Оклик миссис Холланд – с легким акцентом, чуть в нос – слился с громким открытым зовом миссис Траншан.

– Трисдженнитрам!

– Еще увидимся.

– Может, я буду с Вероникой.

– Это твоя сестра?

– Да.

Они помолчали. Я усиленно разглядывал траву.

– Это которая толстая, – вдруг заявил Тристрам.

– Нет. Не нужно так говорить.

– Просто я хотел узнать, она это или нет. Она ведь толстая?

– Не в этом дело. Будь у тебя сестра, ты бы не хотел, чтобы про нее так говорили, правда же?

– Говори про моего брата такое сколько влезет – мне плевать. Он на каникулы приедет.

– Плевать?

– Плевать.

И они дружно заржали.

Дженни вприпрыжку побежала к дому, и ее юбчонка поскакала вместе с ней… Господи, где же те воздушные белые одеяния, которые должны хлопать, словно крылья? Юбочка метнулась вверх, и на мгновение взгляду открылись белые облегающие трусики с розовыми и голубыми цветочками, цветочки росли прямо на коже… видение исчезло. Тристрам тоже смотрел ей вслед.

– Думаешь, я зря это сказал?

– Что?

– Насчет ее сестры.

Зря, наверное. Но это неважно. – Я продолжал смотреть в сторону ее дома. – Она ведь с тобой согласилась и вообще может отыграться на твоем брате, когда он вернется.

Мы пошли назад по саду.

– А она ничего, правда? – задумчиво произнес он. Еще как ничего.

– Правда. Очень красивая.

– Восемнадцать лет, а вид такой, будто со смертью в жмурки играл. Когда лег спать?

– Поздно, мама.

– Знаю, что поздно. Во сколько? И чем вы занимались?

– Ходили в «Голубую канарейку». Ты сама сказала, что мне надо развлечься.

– И как, развлекся?

– Вроде бы.

– А когда пришел, все чем-то гремел. Надеюсь, ты не напился?

– Нет, мама. Я телескоп устанавливал.

– Я знаю, что ты был на крыше. Я так отцу и сказала. Но в час-то ночи?

– Да, мама.

– Я говорила отцу, что покупать телескоп не надо. Теперь ты совсем спать не будешь.

– Если повезет, мама.

– Что?

– Нет, ничего.

Поспать мне как раз довелось – к сожалению. «Голубая канарейка»? Голубая офигейка, чтоб мне пусто было! Стояла полная луна, поэтому Дженни, видите ли, понадобилось задернуть занавески. А я пялился на нее сквозь пятифутовую алюминиевую трубку, изучал занавесочку. Черно-голубая с красной крапинкой. А полюбоваться на ее фигурку – фигушки.

Надо же, такое расстройство после такого позорного вечера в этой Голубой одурейке! Пригласи ребят, сынок, покутите немного. Покутить, папа? Вы же так это называете, сынок? И дает мне десятку. Да уж, папочка, покутили. Педро, Джеффри, Пол и Саймон – они все ушли из школы и теперь работают, все мои бывшие друзья. Они сказали – давай устроим мальчишник. Никаких баб. Я себе подумал – где их взять, этих баб? Короче, пришли мы в эту «Голубую канарейку». Давай, Келвин, еще по одной. Давайте, ребята, гулять так гулять. Слушай, старый, ты посмотри, какой товар! Такой бюст, что через пего к личику не подберешься, а, Келвин? Давайте, братва, сделаем Келвину подарок на день рождения? Эй, грудастая, иди сюда, познакомься с нашим другом. У него сегодня день рождения, он угощает. Хочешь выпить, грудастая? Да не нравится мне ваша грудастая! Уберите ее отсюда с ее титьками, которыми можно в футбол играть! Что, Келвин, неужто ты ее не хочешь? Ну, в чем дело, спрашивает она. Да вот, у нас тут именинник, а ты – подарок на день рождения. Я? Подарок? Вот этому? Ну да, кому же еще? Вы, что, ребята, совсем сбрендили? И давай все дружно ржать, а мне что оставалось? И я вместе с ними. Потом раздолбай Педро говорит: он парень что надо, это шмотки весь вид портят. А под ними, между прочим, – крепкое и мускулистое тело. Ты бы его видела в форме. В какой такой форме? В школьной, в какой же еще? Он ведь у нас школьник. Тут она едва концы не отдала. Ну и я как бы повеселился. Но, кстати, ребятишки мои в этот момент что-то поскучнели, рожи у них вытянулись – жалеют, небось, что школу бросили. То-то же, посмотрим, кто будет смеяться последним. Ко мне еще эти сисястые футболистки будут в очередь стоять.