Сюзан Саллиз: Дочери Луны

– Спасибо. – Он выпил одну чашку чая и налил еще. Она попыталась поддразнить его:

– Можно подумать, что у тебя страшная жажда!

– Да. Я чувствую себя… испепеленным. Она облизала сухие губы, глядя на него.

– И что… что теперь будет? – спросила она наконец, наблюдая, как он продолжает пить.

Сквозь пар он кинул на нее взгляд и нахмурился, пытаясь сосредоточиться на вопросе. Потом вдруг неожиданно спросил:

– А где дети?

– На берегу. Дрова собирают. Завтра ночь Гая Фокса.

– А какой это день недели?

– Суббота.

– Это на руку.

Она не знала что ответить. Он покончил с чаем, поднялся и накинул ветровку.

Пойду присоединюсь к ним. Свежий воздух. День такой хороший, как тогда, когда мы летом ходили на пустошь. – Он внезапно улыбнулся ей, и это было так душераздирающе. – Мне понравился тот день, Миранда. Чудесный был денек.

– Да, хороший.

Он распахнул дверь, и холодный воздух ворвался в дом. Она уронила голову на руки, и ей страстно захотелось послать за Мэг, как она всегда делала. Или за Чарльзом. Но кто угодно, только не они могли сейчас помочь Питеру.

Дверь снова отворилась, и вошел Алекс.

– А где все? – тут же спросил он.

Она с трудом поднялась – спина согнута, ноги подламываются, настоящая старуха.

– Внизу, на берегу, собирают дрова к завтрашнему костру. Ты не хочешь пойти к ним и сказать, что в пять будет готов чай?

– Нет. С минуты на минуту все равно стемнеет. Мы все пойдем завтра и запалим отличный костер. Как ты думаешь, дождя не будет?

– Будет. Так утверждает прогноз погоды. – Она вынула чашку и налила ему чаю. – Ну, как сегодня шли дела?

– Нормально. У меня здорово получается в регби. Вот только… – Он замялся, и она поторопила его:

– Ну?

– Ма, мы ставим пьесу на Рождество. Только не могу вспомнить, как она называется. Но – только попробуй засмеяться! – у меня будет роль какой-то чертовки!

Хотя она и поклялась, она не могла не рассмеяться.

– Я же сказал, не смейся! Я бы не стал говорить об этой чертовой пьесе, если бы не подумал, что мы могли бы с тобой немного порепетировать.

Она перестала смеяться.

– Со мной? Порепетировать? Вот не думаю… То есть, понимаешь, я уже и забыть успела, что я актриса.

Но он решительно возразил:

– Конечно же, ты актриса, ма. Просто у тебя временный антракт.

– Наверное, так. О'кей. Мы порепетируем. Принеси мне завтра сценарий. И пожалуйста, не чертыхайся больше.

В этот вечер они сидели за большим столом и хохотали, как в прежние времена. Щеки у Питера порозовели, он уплел два куска пирога с творогом. Миранда чувствовала прилив, детской, чистой радости. Все начинало налаживаться.

Последний портрет не был таинственным. Лицо было открытым и немного обеспокоенным; глаза не были ни голубыми, ни зелеными; волосы, заложенные за уши, слегка вились на лбу. Увядший рот и окруженные морщинками глаза говорили сами за себя.

Миранда долго молчала разглядывая портрет. Потом сказала:

– Это я. Мэг ушла. Это я – такая, какая сейчас.

– Да. – Он с любовью погладил холст. – Это лучшее, что я сделал. Самое лучшее. Больше некуда двигаться.

Сердце у нее замерло и ухнуло, как не раз случалось в эти дни.

– Некуда двигаться? Не нужно рисовать, ты хочешь сказать?

– Ах, ну конечно же, я буду рисовать. – Он установил другой холст на мольберте. – На самом деле я уже начал. Взгляни.

Это был пейзаж вересковой пустоши. Она увидела вершину Зеннор и вершину Гарнадас и протяженную линию мыса Корнуолл.

Она глубоко вздохнула.

– Питер, это великолепно. Это как… нет, я не знаю. У меня нет слов.

Он тихо сказал:

– В ней много от Скейфа.

– Джеральда Скейфа? Из Сент-Айвса?

– Да. Это художник, которого терпеть не могла Мэг. Ее пугало то, что он хотел сказать в своих картинах. Прямо перед смертью своей жены он написал гигантскую фреску. Вся жизнь их была на ней. И вся любовь.

– О Боже. – Она вдруг поняла, почему была испугана Мэг. Это было слишком мощно. Это была вечность.

Он спросил:

– Тебе нравится?

– Да, очень. Но меня пугает то, что ты нарисовал. И все-таки мне нравится. У меня такое ощущение, что нужно подняться на цыпочки, чтобы понять это.

Он обвил ее и крепко прижал к себе.

– Миранда, любимая… прости меня, – прошептал он.

Она твердо произнесла:

– Мне не за что прощать тебя. Не за что. Слышишь? – Обеими руками она взяла его голову и немного отстранила. – Послушай, Питер. Ты – творец. Думаю… да, любимый, я думаю, что ты меня создал.