Диана Чемберлен - Тайная жизнь

Иден привезла с собой еще один снимок. Это фотография была не оправлена в рамку, с загнутыми краями и пожелтевшая. Женщина на снимке стояла на коленях на углу прямоугольного археологического котлована, улыбаясь фотографу. У нее были прекрасные ровные белые зубы. Густые, цвета меда, волосы – такого же цвета, как у Иден – длинными прядями спускались на плечи. Она носила шорты цвета хаки, белую рубашку с открытым воротом. Она выглядела на двадцать пять – двадцать шесть лет. Это был один из немногих имеющихся у Иден снимков матери, который она делила со всем остальным миром, поскольку это фото наиболее часто публиковалось на пыльных суперобложках детских книг, написанных Кэйт. Иден приставила снимок к лампе на своем ночном столе. Она вынула следующий предмет из своей сумочки и поставила его рядом. Это был овал из белого фарфора с изящным цветком лаванды, встроенным в середину. Он принадлежал матери. Кайл подарил его Иден на шестнадцатилетие, но ей всегда казалось неудобным носить его. Она переоделась в короткую сатиновую ночную сорочку и улеглась под одеяло, просматривая дневник. Обложка, некогда, вероятно, темнозеленая, была теперь почти черной от возраста. Тетрадь не закрывалась плотно, потому что края страниц были волнистыми, как если бы они провели слишком много времени в сырости. Иден открыла обложку и увидела изящные письмена своей матери, синими чернилами по желтой линованной бумаге. Она снова закрыла тетрадь. Нет, не сегодня вечером. Еще нет.

Разбудил ее визг тормозов и скрежет металла по металлу. Иден села в темноте с бьющимся сердцем. Потребовалась минута, чтобы понять, где она находится… Линч Холлоу… И это был только ночной кошмар. Ночной кошмар! Прошло много времени с тех пор, но каждая деталь отчетливо сохранилась. Темнота, отвратительный скрежет, хрустящие звуки, которые пришли навсегда. Она медленно повернулась, чтобы увидеть белый «Седан» и черный фургон, сцепившиеся вместе при нереальном сиянии уличных фонарей. По крайней мере, на этот раз она проснулась прежде, чем начались крики.

Она выбралась из кровати и подошла к окну. Ущербная луна была единственным источником света, и Иден едва могла различить двор, в котором трава переходила в лес.

Всего лишь сон, сказала она себе. Ты проснулась. С тобой все в порядке.

Она ведь знала, что это случится, не правда ли? Невозможно быть в одном доме с Лу и Кайлом и не увидеть этот кошмар.

Боже, Лу, я отдала бы все, если бы могла изменить то, что случилось!

Она включила лампу на ночном столике, чтобы разогнать тени в комнате, и села в качалку у окна. Она не возвратится обратно в постель, пока голова не освободится от кошмара. Она качалась, и движение успокаивало ее. Глаза оставались на старой зеленой тетради. Она вздохнула, повернула кресло так, чтобы свет падал поверх плеч и достигал дневника матери.

Апрель 1941 г.

У меня снова неприятности. Ма нашла словарь, который миссис Ренфрью дала мне, и сожгла его. Я видела, как она вынесла его во двор и поднесла к нему спичку. А когда она нашла меня, я получила ремня для верности.

Моя рука дрожит, когда я пишу это, так что простите шатающиеся буквы. Я всегда пугаюсь, когда чувствую, что надвигаются побои, потому что никогда не знаю, как далеко она зайдет. Правда, у меня есть мозоли на ногах и на заду от наказаний ремнем, так что полагаю, они теперь меня будут выручать. Но я не могу остановить дрожь. Я солгу насчет словаря и скажу, что нашла его, так что не доставлю неприятностей миссис Ренфрью.

Я не думала, что миссис Ренфрью любит меня, но кроме словаря она дала мне и эту тетрадь. Она сказала, что я должна записывать в нее, как в дневник, не только то, что случается каждый день, но и то, что я думаю о том, что случилось. Я засмеялась, когда она это сказала, потому что у меня будет больше неприятностей, чем обычно, если она узнает, что я думаю. Она, должно быть, прочитала мои мысли, потому что сказала:

– Кэйт, этот дневник только для твоих глаз. Ты не должна показывать его ни мне, ни кому-нибудь другому.

Это придало мне хорошее ощущение, как если бы у меня появился тайный друг, которому я могла бы рассказать все. Я должна была хорошо спрятать эту тетрадь, потому что, если Ма найдет ее, она убьет меня и миссис Ренфрью тоже. Я могу позволить Кайлу прочесть ее, специально, чтобы он предложил, где ее спрятать, может, под открепленной половицей у меня под кроватью? Ма не умеет ни читать, ни писать. Когда она видит, что мы пишем, она говорит, что это выглядит, будто дьявол царапает, а когда Кайл читает вслух из Библии ночь напролет, она говорит, что он, должно быть, знает это на память, потому что ни один мальчик четырнадцати лет не может читать так хорошо.