Елена Усачева - Вирус любви

Нет, Ася, конечно, любила своих родителей. Они у нее были клевые, даже в чем-то забавные. Она обожала внезапные семейные вечера, когда отец брал гитару и со словами «Тряхнем стариной!» до позднего вечера пел Визбора и Окуджаву, Ивасей и Щербакова. В такие моменты даже шумные Санька с Ванькой были тихи и послушны. Она любила пахучие мамины пироги и борщи. Наверное, родичи многое понимали в жизни, но в любви не секли – это уж точно.

И снова в душе у Репиной всколыхнулось раздражение – на бестолковые перемены, на пробегавших мимо веселых учеников, на беспечно беседовавших старшеклассников. Она уже была готова подойти к первому попавшемуся окну и тупо выговорить все свое раздражение в холодное стекло, когда заметила странную картину.

Наташка Жеребцова кого-то пыталась высмотреть из-за угла коридора. Она старательно тянула шею и разве только на мысочки не вставала, чтобы лучше было видно.

Ася остановилась. В коридоре не было никого знакомого. Вернее, никого из тех, кого бы могла знать Репина. И еще вернее – никого из их параллели. В небольшом загончике топтались старшеклассники, то ли из десятого, то ли из одиннадцатого, – Ася в них не разбиралась. Эту толпу и изучала Жеребцова.

На каком они сейчас этаже? Репина покрутила головой. Погруженная в свои мысли, она и не заметила, куда забрела.

Ага, на четвертом. Надо посмотреть, у кого сейчас химия или физика.

Ася только на секундочку отвернулась, а Жеребцовой на месте уже не было. Схватив Курбаленко под руку, она быстро шла к лестнице.

Странно. На этот раз Лиза была одна, не тащилась рядом с Павлом.

Бывают же чудеса на земле!

– Привет!

Голос, раздавшийся над ее головой, прозвучал настолько неожиданно, что Репина слегка присела. Ну, как бывает во время грозы – грохочет гром, и у тебя от испуга подгибаются колени.

Ася задрала голову и покачнулась. Широкая ладонь поддержала ее сзади, чтобы она не кувыркнулась.

Павел?

Наверное, у Аси было очень удивленное лицо, потому что Быковский еще шире улыбнулся и еще громче сказал:

– Привет!

Над головой Репиной снова бабахнул гром, взлетело с десяток петард, таких, знаете, самых громких и ослепительных.

Перед ней стоял Павел. Пашенька, Павлунчик, Павлушечка – ласковые вариации этого имени она могла придумывать до бесконечности.

«Черт, голову не вымыла!» – мелькнуло где-то на горизонте ее затуманенного радостью сознания. Ведь это он, ее рыцарь, ее герой, сам подошел и поздоровался. Для этого ей ничего не пришлось делать. Она просто стояла, а он просто подошел. И сейчас стоял рядом. Такой большой. Такой красивый. Такой сильный. Из его глаз лился радужный свет. От его улыбки во все стороны распространялось столько тепла, что снег за окном начинал таять. Он повелевал мирами и командовал звездами. Он легко мог взять их школу, поставить ее на ладонь, дунуть, и она поплыла бы по воздуху, как настоящий воздушный корабль. И они бы с ним вдвоем стояли на этом корабле и, раскинув руки, ловили на свои лица теплый ветер.

На секунду Репиной и правда показалось, что ее раскаленные щеки овевает прохладный ветерок, и она еще шире заулыбалась.

Ася видела, что Павел что-то говорит – губы шевелились, двигались щеки, менялось выражение глаз, но она ничего не слышала. Вокруг разливался радостный перезвон колокольчиков – это был его голос.

Он с ней разговаривает!

Он!

– Да… – медленно произнесла Ася, не узнавая своего голоса.

Быковский перестал говорить, ожидая какой-нибудь реакции на свои слова, а она все стояла и улыбалась.

Правая бровь Павла дернулась и полезла наверх. Репина продолжала купаться в блаженных волнах счастья.

Ее бог и кумир первым подошел к ней, поздоровался и сейчас о чем-то говорит. Он о ней помнит. Он о ней думает…

Павел кхмыкнул, намекая на то, что пауза затягивается.

– Да… – повторила Ася и почувствовала, что щеки у нее уже болят от широкой улыбки, но не улыбаться она не могла.

– Да – это ты сделаешь или не сделаешь? – решил уточнить Быковский, чуть склоняясь над низкой Репиной, чтобы ей лучше было слышно.

В душе взорвался новый фейерверк восторга. Он хочет, чтобы она что-то сделала! Она нужна ему. Он без нее пропадет.

Репина вдруг спохватилась, что надо ведь что-то отвечать.

– Сделаю, – быстро заговорила она. Действительность тут же обрушилась на ее закружившуюся от счастья голову – разговоры, крики, топот ног, косые взгляды. – А что?

Улыбка сбежала с лица Павла. В глазах появилась тревога. Он еще больше склонился, глядя Репиной прямо в лицо. Еще секунда, и она утонула бы в коричневом море его глаз – ведь он рядом, и ей больше ничего не надо. Но что-то не давало ей окончательно провалиться в омут восторга, позволяя балансировать на самом краешке сознания.