Даниэла Стил: Счастье

– Я замечаю, что у тебя тут чертовски легкая жизнь. Пока я лезу из кожи вон в Нью-Йорке, ты играешь с подружками в теннис или печешь с Мелиссой печенье. Но этим ты и должна заниматься. Только не говори мне, Сара, что это ужасно тяжело и так далее, я все равно на это не клюну. А ребенок ничего не меняет.

– Да ну тебя!

Они спорили до двух часов ночи, и следующую ночь тоже, и еще одну. Споры продолжались весь уик-энд и всю следующую неделю. С обеих сторон были и слезы, и хлопанье дверьми, и обвинения. Оливер умолял Сару не делать аборт, но в конце концов махнул рукой и сказал, что она вольна, черт подери, поступать как хочет.

Сара дважды откладывала аборт, имела глупость позвонить сестре, разговор с которой был еще более резким. Та сказала, что считает Сару безнравственной и полоумной идиоткой.

Так продолжалось неделями, и в результате оба впали в отчаяние, были измучены и издерганы. Кончилось тем, что они сумели снова привести свои отношения в порядок, и Сара аборт не сделала. Оливер, однако, согласился, что после этого ребенка она сделает себе стерилизацию. Он не считал это хорошим решением, но в то же время понимал, что ни он, ни Сара не перенесли бы еще одного удара по самым основам их брака, к тому же Сара категорически заявила, что ни при каких условиях не намерена больше рожать.

Ребенок появился на свет в день выборов. Оливер во время родов стоял рядом с женой, подбадривал ее, а она при каждой схватке проклинала его. Впрочем, на протяжении последних восьми месяцев Сара чуть ли не ежечасно повторяла, что будущий ребенок ее ни капельки не интересует. Олли же говорил, что будет любить малыша за двоих и что дети ждут его с восторгом. Бенджамину тогда было восемь, все это событие его чрезвычайно интриговало, а шестилетней Мелиссе ребенок представлялся чем-то вроде куклы. Одна Сара не разделяла их энтузиазма. Наконец показалась головка младенца – изумленному взору Оливера предстал Сэм Ватсон, который громким криком прокладывал себе дорогу в мир и таращил глазенки на папу. Малыша сперва вручили Оливеру, а он осторожно передал его Саре. Та лежала вся в слезах, вспоминая, какие гадости говорила про этого малютку. У него были черные волосики, зеленые, как у Олли, глаза, обещавшие недюжинный ум и большое чувство юмора. Он принадлежал к детям, в которых влюбляешься с первого взгляда, и сколь безапелляционно Сара отвергала его, столь же пылко полюбила, как только взяла в руки. Это был ее ребенок: с самого начала не крикун, не плакса, спокойный, радостный, не капризный. Он стал главной в ее жизни страстью, и когда Оливер вечером возвращался с работы, Сара потчевала его рассказами о гениальности и успехах Сэма. Малыш был просто лапочка, и все были от него без ума: Олли, Сара, Бенджамин, Мелисса, бабушка и дедушка. Ребенок рос замечательный, что доказало правоту Оливера, но он был настолько великодушен, что не напоминал об этом, и оба супруга благодарили судьбу за то, что аборт не состоялся. Сэм был хорош во всех смыслах и не стал обузой, как того боялась Сара.

Чтобы облегчить ей бремя забот, Олли нанял домработницу, женщину из местных, которая пятнадцать лет проработала у епископа и хотела теперь устроиться в дом, где было бы больше жизни. Агнес, так ее звали, обожала Мелиссу и Бенджамина и, подобно остальным, с первого взгляда полюбила Сэма, что, впрочем, неудивительно. У него были круглые, как у херувимчика, щечки, премилая улыбка, полненькие ручки и ножки, которые нельзя было не обнимать, не тискать и не целовать. Часто случалось так, что Агнес и Сара сталкивались лбами, целуя одну и ту же пухленькую щечку. Они при этом смеялись, а Сэм радостно пищал. Агнес отвечала всем требованиям Сары, которая сожалела лишь о том, что не имела такой помощницы, когда Бенджамин сотрясал своими воплями стены их квартиры на Второй авеню, но тогда они не могли себе этого позволить. Теперь очень многое изменилось и, как предвидел Олли, все давалось удивительно легко.

Саре больше не нужно было готовить завтраки и ужины, пылесосить, заниматься стиркой и уборкой. Два раза в неделю к ним приходила женщина, которая убирала в доме, а кроме того, была великолепная Агнес. Она с радостью поселилась в уютной маленькой комнатке на втором этаже, отделенной от комнаты для гостей, в которой теперь была спаленка Сэма.

Малыш день и ночь был окружен заботой. Сестра проверяла, не описался ли он, брат подавал мячики, мама, папа, Агнес души в нем не чаяли. И что удивительно, он не превратился в избалованного тирана – напротив, оставался необыкновенно приятным ребенком, радовавшим всех в доме. Опасениям Сары, что это дитя разрушит всю ее жизнь, не суждено было сбыться. Сэму не требовалось дополнительное внимание, в школе его хвалили, он с одинаковым удовольствием играл и с мамой, и с Агнес, и с Мелиссой, а особенно, конечно, с Бенджамином или с отцом. У Сары больше не оставалось оправданий для творческого застоя.