Уильям Голдмен: Дело в том, что...

В себе он тоже не был уверен и начал сеансы с психоаналитиком в январе, через неделю после дебюта «Фрэнси». Он уже несколько месяцев ощущал смутное недовольство и тревогу, но все это относил за счет волнения. Ожидания, как отнесется публика к мюзиклу. Провал первого мюзикла в турне до сих пор вспоминал с ужасом. Больше такое не должно повториться. Донни Клайн, его сценарист, всегда выражал здоровый оптимизм по поводу «Фрэнси». Но не Эймос. Тем не менее он работал много, не обращая внимания на участившиеся боли в спине, начавшиеся за две недели до репетиций. И перенес все турне стоически, выдерживая боль, затягиваясь в ортопедический корсет.

На следующий день после открытия шоу в Нью-Йорке он получил пятьдесят четыре телефонных звонка с поздравлениями. В ту ночь, страдая бессонницей без особых причин, он вдруг подумал, что ему абсолютно безразличны мнения всех этих пятидесяти четырех. А час спустя пришел к выводу, что, за исключением жены и ребенка, ему наплевать на все на свете – людей, места, вещи, все.

Утром он разбудил Донни Клайна вопросом, есть ли у того психоаналитик, который может рекомендовать Эймосу своего коллегу? А через два дня Эймос впервые встретился с доктором Марксом, и начались их беседы пять раз в неделю с девяти двадцати до десяти минут одиннадцатого, с понедельника по пятницу. И все пошло неплохо, как вдруг, буквально за неделю до поездки в Европу, однажды вечером у них с Лайлой вышла крупная ссора, и как всегда без всякого повода. Ссора вылилась в рыдания Лайлы и ее бегство на кухню. Он пошел на веранду и там принялся злобно выстукивать по коленке в такт ее всхлипываниям. Окно кухни выходило на террасу, и немного погодя Эймос подкрался к нему и стал рассматривать свою жену, взвешивая все ее достоинства и недостатки, и вдруг понял, что ему она тоже глубоко безразлична.

А через минуту ворвался на кухню, схватил в свои объятия Лайлу, умолял о прощении, испуганно прижимая ее к себе.

– И что тебя напугало? – спросил после доктор Маркс.

– Ну как же, с ума сойти можно. Ты представляешь – смотреть на свою жену и думать, что тебе на нее наплевать.

– Хочешь развод?

– Я сам не знаю, чего хочу. Маркс помолчал.

– Я подумал, может быть, мне поехать в Европу, – сказал Эймос.

– Одному?

– Нет-нет, с ними обеими.

– Когда?

Эймос пожал плечами:

– Хоть завтра. Доктор Маркс молчал.

– Ты не считаешь, что это хорошая идея, не так ли?

– Мое мнение здесь ни при чем, ты должен убедиться сам.

Эймос покачал головой:

– Ты очень добр.

– Думаешь, Лайла хочет развода?

– Ты смеешься? – Эймос сел на кушетке. – Если только у нее возникнет малейшее подозрение, что я подумываю о разводе, она с ума сойдет. Я знаю Лайлу. Она может придираться и ругаться, но она очень привязчива. – Он задумчиво добавил: – Почему брак такая сложная штука?

Доктор Маркс ударился в свое обычное венское красноречие.

– Когда одного знаменитого судью спросили, почему происходит так много разводов, знаешь, что он ответил? Он сказал, и я под этим готов подписаться: «Потому что чертовски трудно любым двум людям ужиться вместе!»

Эймос сошел с тротуара и вернулся к такси. Просунул голову в окно.

– Извините меня, – сказал он, обращаясь к дочери, – но я ищу мисс Джеллохэд Маккрекен.

– Это я – Джеллохэд Маккрекен.

Эймос просунул голову дальше.

– Нет, – сказал он, – я признаю сходство, но настоящая Джеллохэд Маккрекен никогда не путешествует без своей куклы.

– Да вот же Каддли! – Джессика, приходя в радостное возбуждение, показала куклу. – Видишь? Видишь?

– Тогда вы действительно она. Выходит, что я ваш отец. А это, вероятно, мое такси. – Он сел в машину и захлопнул дверцу. – И значит, это моя жена.

– Ненормальный, – сказала Лайла.

– Почему ты уходил? – спросила Джессика.

– Мне надо было проветриться.

И все трое неожиданно рассмеялись, каждый по своей причине.

Наконец, они прибыли к собору Святого Павла.

– Оказывается, он все еще на месте, – заметил Эймос, когда такси остановилось у парадной лестницы.

– Прекрати, – сказала Лайла, выходя из машины, – перемирие – есть перемирие.

– Можно я заплачу водителю? – спросила Джессика.

– Послушай, Джеркхэд, если я дам тебе деньги, где уверенность, что ты не удерешь к границе?

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – подпрыгивала от нетерпения Джессика.

Эймос взглянул на счетчик. Потом выудил из бумажника банкноту: