К. Борджиа - 11 дней и ночей

Стефания робко вышла из лифта и была приятно обрадована тем, что пол под изящными туфельками чисто подметен и свежевымыт. Запустение и хаос были ложными.

Она огляделась.

Никто ее не встречал, никто не протягивал к ней влажных рук и не говорил, как она замечательно выглядит. Ей давали время на то, чтобы как следует осмотреться.

За неимением ничего лучшего, Стефания приблизилась к дивану. Не успела она, однако, сесть на него, как из висевших тут же динамиков раздался приятный мужской голос.

– Доброе утро, Стефания. Спасибо за точность. Все уже готово, и мы можем приступать.

– Вы не хотите поздороваться со мной по-человечески? – задиристо спросила пустоту девушка.

– Пока это не входит в мои планы. Вы же знаете вашу задачу.

– Разумеется, как знаю и то, что в вашем распоряжении полчаса. Время уже пошло, не так ли?

– Вы правы, Стефания. Раздевайтесь.

Она уже заметила, где мог находиться обладатель невидимого голоса: у одной их самых дальних колонн была расположена широкая бархатная ширма. За ней-то он наверняка и прятался.

Сбоку от ширмы что-то сверкнуло. Это мог быть только объектив нацеленного на нее аппарата.

Подумав о том, хватит ли для фотографа света – конечно, хватит, окна здесь вон какие громадные, – Стефания расстегнула на боку «молнию» юбки и наклонилась вперед, отчего юбка аккуратно спустилась до стройных щиколоток.

Оставшись в белой кофточке и узких шелковых трусиках, рассекавших белоснежным конусом женственно выпуклую чашу живота и полные, но упругие бедра, Стефания потянулась. Она любила раздеваться перед мужчинами и сознавать силу своего крепко сбитого и одновременно нежного тела. Особенно, если видела этого мужчину впервые в жизни. Сейчас она не видела его вообще.

Всякий раз, когда она делала это, ей становилось стыдно. И радостно. Радостно оттого, что удалось подавить стеснение и снова одержать над собой маленькую победу. Чувство же стыда, причем не кокетливого, а всамделишнего, до румянца на щеках, возникало потому, что Стефания с детства имела привычку наблюдать за собой со стороны и анализировать свои поступки как посторонний созерцатель. Ее стыдила сама ситуация: женщина, обнажающая свое тело для удовольствия, как правило, постороннего мужчины. Когда мужчина становился не посторонним, ощущения притуплялись, если только он не обладал изощренной фантазией, что встречается, как это ни странно, довольно редко. Быть может, именно поэтому Стефания до сих пор не смогла остановиться на ком-нибудь одном…

Проверив, хорошо ли держатся клипсы, Стефания стянула через голову кофточку. Груди ее на мгновение приподнялись вместе с узкой материей, но сразу же смекнули, где попросторнее, и выскользнули на свободу.

У Стефании была пышная грива каштановых, местами причудливо выбеленных волос, которые мягко спадали ей ниже плеч и казались живыми – с такой лаской они никли к ее голой коже.

Повернувшись к ширме спиной, она слегка наклонилась над диваном и спустила с бедер трусики. Она обожала это ощущение, когда волосы внизу живота охватывал свежий воздух и все тело пело: обнажена, обнажена!

Теперь на ней остались только клипсы, часики – нужно же следить за временем – и туфли на высоком каблуке.

Когда голос из динамиков зазвучал вновь, Стефания почему-то подумала, что пауза получилась непроизвольная. Фотограф наверняка собирался покомандовать ею, сказать, с чего начать, каким боком повернуться, но вышло по-другому: она просто-напросто опередила его своей дерзостью и – ох уж эта самокритичность! – красотой. Только сейчас он снова обрел дар речи.

– Все замечательно, Стефания. Теперь мне нужно, чтобы ты поиграла с манекенами.

– Что?

– Вообрази, что они живые, что они хотят тебя.

Тут он дал промашку. Стефания поняла, что говорящий недостаточно хорошо чувствует ее. Он должен был сказать: «что ты хочешь их».

Подумав об этом, она, однако, заметила, что уже идет по направлению к ближайшему пластмассовому истукану, распростертому в горизонтальном положении и устремившему раскрашенные белки глаз в потолок.

Пол в помещении был бетонным, отчего каблучки ее туфель издавали волнующее цоканье.

Стефания считала, что обнаженная женщина никогда не должна ходить босиком. И вовсе не потому, что тогда у нее в самом невыгодном свете обрисовывается линия ноги, укороченной и слоноватой. Просто наготу, если она предназначена для соблазнения, возбуждения или восхищения, всегда следует прикрывать. Лежащая в постели голенькая Даная смотрится слишком обыкновенно, в ней нет утонченности, которая непременно требуется при создании атмосферы, называемой эротикой. Стефании очень нравились фотографии распростертых на покрывалах девушек в одних только носочках. Одного этого оказывалось достаточно – картинка оживала и влекла к себе взгляд. Обнаженность полная требовала, по мнению Стефании, отточенности позы, поскольку неправильная постановка того же кадра могла превратить нагую босую девушку в голую девку.