К. Борджиа - 11 дней и ночей

– Все это время я хотел вас, кара.

– Но я…

– Нет, не нужно, вы правы, сейчас нам будет лучше расстаться. Я могу переоценить свои силы.

У Эстер комок подкатил к горлу.

– Я позвоню вам.

Он только усмехнулся.

– Я пошутил: у меня нет телефона, кара. Когда-нибудь мы снова случайно встретимся на улице, и вы пригласите меня… скажем, в бар.

Эстер не хотелось ничего ему отвечать. Только бы побыстрее одеться и уйти. Забыть о нем, забыть обо всем, что здесь произошло, о картинах, о скульптурах, о холодной ручке…

Она быстро развязала один из шнуров. Итальянец помог ей со вторым и подал руку.

Эстер сошла на пол.

Нагнувшись, чтобы подобрать одежду, она почувствовала на спине приятную тяжесть мужской ладони.

Выпрямившись, она оказалась стоящей в объятиях итальянца.

Эти объятия сразу же показались ей излишне судорожными и никак не вязались с предыдущим спокойствием их беседы.

Однако это по-прежнему был он.

Итальянец прижимал ее голое тело к себе, и Эстер чувствовала, как врезаются в нежную кожу краешки пуговиц. Он смотрел на нее, буквально пронизывая взглядом.

– Нет, я не могу отпустить вас просто так, вот просто так взять и отпустить, кара!

– Мне больно.

– Я знаю. – Он не ослабил объятий. – Вы должны решиться на это сами.

– На что?

– Станьте моей до конца, кара. Я отпущу вас. Я никогда больше не встречусь вам на пути. Нью-Йорк – большой город. Но только не сейчас… Вы слышите меня?

Он поцеловал ее в шею.

Эстер запрокинула голову и увидела прямо над собой белый потолок.

Пространство было слишком ограниченным.

– Я уже не могу так… – тихо сказала она, невольно пугаясь робости своего тона. – Это, наверное, все-таки лучше прервать сразу и…

Он не дал ей договорить.

Вам нужно выпить, кара. Вы вся дрожите. Я тоже. Вы чувствуете?

Только сейчас она обратила внимание на то, что его пальцы ухватились за ее левую бессильно опущенную руку и притягивают кисть к тому месту, где под брюками явственно прощупывалось твердое вздутие подземного корня.

Прикосновение к этому предмету, призванному свидетельствовать об истинном состоянии любого мало-мальски здорового мужчины, оказало на Эстер воздействие, схожее по силе с воздействием молнии на одиноко стоящее посреди поля дерево.

Она была потрясена. Она никогда раньше не предполагала, что это место на теле мужчины можно воспринимать с такой обостренностью, так отчаянно упоенно и настолько вне связи с остальным телом.

Под ее рукой было что-то живое. И это живое было упрямо, своенравно и одновременно покорно. Ей. Ей одной.

У Эстер закружилась голова.

Оставшейся без присмотра рукой она обвила шею мужчины и, прикрыв глаза, стала слепым котенком искать его губы.

Ноздри ее трепетали от переполнявшего их аромата обветренной мужской кожи.

Губы их едва касались, теплые и сухие.

Он отпустил ее руку, и она взяла в ладони его склоненную голову.

Теперь она уже касалась вздутия под тканью брюк не пальцами, но упругим лобком. От этих прикосновений ее с головы до ног пронизывало изумительными разрядами тока, колени дрожали, ноги подкашивались, хотелось рыдать и смеяться. Такое было с ней впервые, даже близость любимого Берни не казалась больше откровением. Душевное вдохновение сплелось в этот миг с физическим возбуждением и стало катализатором сильнейшего потрясения, которое только может пережить женщина, оказавшаяся в роли добровольной пленницы, вдруг ощутившей себя всемогущественной хозяйкой и с восторгом испугавшейся предоставленной ей возможности.

А потом ей стало по-настоящему страшно.

Страшно того, что она делает.

Она предает человека, которого любит и с которым хочет связать всю свою оставшуюся жизнь. Да, между ними стоит другая женщина, но какое значение имеет эта незнакомка, если она, Эстер, любит, любит его, своего глупого, своего податливого Берни и никогда, никогда и никому его не отдаст?

Губы итальянца ласкали ее лицо, скользили по щекам, согревали кончик носа…

– Да, мне нужно выпить, – пробормотала она, понимая, что этими словами сокрушает последнюю баррикаду, разделяющую восставшую плоть и распаленное сознание.

Это был конец.

Итальянец перестал ее целовать, обнял одной рукой за голую талию и вывел в другую комнату.

Там Эстер сидела в кожаном кресле, небрежно раскинув длинные ноги, и пила из постоянно наполняемого хозяйской рукой бокала. Мысли ее смешались, страхи исчезли, она уже больше не была предоставлена самой себе, она купалась в новых ощущениях, она знала наверняка, что сейчас произойдет, хотя готовилась к этому еще тогда, когда только вошла в этот странный дом. Но тогда все обернулось шуткой, лишь распалившей воображение, и вот теперь ей приходилось посредством хорошего, но уж очень крепкого вина спускаться с небес на землю и смотреть пристально-рассеянным взглядом на руки стоящего перед ней мужчины, верхняя половина тела которого в какое-то мгновение просто перестала существовать для нее, а осталась только эта, нижняя, ограниченная ремнем, под которым из вертикальной прорези уже указывал на нее гладкий перст влекущей плоти…