Наталья Даган: Наши все тридцать

С тех пор мы еще ни разу не встретились. У него пошел проект за проектом, и, кажется, он перешел на двадцатичетырехчасовой режим работы. Я было пробовала ему звонить, но я не люблю говорить урывками, тем более по мобильному.

С Анжелкой жизнь тоже вскоре развела меня, и я этому рада. Потому что жизнь Анжелы все больше и больше стала походить на театр абсурда.

Но я храню тот снимок, сделанный на Воробьевых горах тогда, где он, я и маленькая девочка. Долгими вечерами, оставшись одна, я достаю его и рассматриваю. Против всяких ожиданий, лицо у меня получилось очень веселое, живое. Можно даже сказать – счастливое. Красотка смотрит куда-то в сторону осмысленно, почти с достоинством. И он, с бейсболкой в руке, вполоборота, брутально смотрит в камеру, придерживая меня за плечо. И только недавно я поняла, почему он захотел подарить мне на память именно этот снимок.

Он пишет мне: «Не хватает двадцать пятого часа в сутках. Ничего не успеваю. Сплю мало. Кручусь как белка в колесе. Но думаю о тебе, все равно думаю. Даже когда ночью сплю – кажется, даже тогда думаю».

Мне вот тоже: не хватает двадцать пятого часа в сутках. И сердце, томимое этой невосполнимостью, после полуночи бьется еле-еле. Оно такое противное в это время суток, мое сердце. Оно, конечно же, хочет покоя.

Оно, конечно, хочет еще и его, того, кто покой ему этот даст, кто пишет мне эти письма ночами, к кому прижмусь я однажды, благословенной ночью, когда мы будем вместе, и засну безо всяких снов часов эдак на десять. А то и (страшно подумать!) на все тринадцать. И проснусь уже в совершенно другой жизни.

Но мы, увы, не можем быть вместе. Он несвободен. Как и я. А потому не может быть этой благословенной ночи.

И сердце мое потому не знает покоя ночами. Но ищет его в объятиях любимого днем. Днем – пренебрегая суровыми законами нашего бизнес-времени – мы слетаемся с ним в потаенном месте, в доме, принадлежащем моей сестре, и в сумраке спальни, за тяжелыми гардинами, наглухо перекрывающими дневной свет, предаемся любви. Сестра из загранкомандировки пишет мне изредка письма: «Как там мое гнездышко? Поливаешь ли ты цветы?!»

Мне хочется написать, что с цветами все в порядке, что ее дом теперь украшен еще и множеством живых цветов, они стоят повсюду в вазах, а иногда даже в трехлитровых банках, когда ваз не хватает, но я, конечно же, удерживаюсь.

Мы с ним ничего не успеваем, потому что минимум три дня в неделю выпадают теперь в полный, полнейший OFF. Я всегда немножко недопонимала, чем это day-off отличается от weekend. Теперь знаю это точно. Day-off. Специальный такой day.

Все дела, не сделанные в такие дни, сваливаются на поздний вечер, на следующий день и на послеследующий, слепляются в какой-то нелепый снежный ком, грозящий превратиться в любой момент в лавину, пугающий, призывающий к разуму и ответственности, но неотвратимо игнорируемый, когда речь заходит о следующей встрече. Работать поэтому приходится все время, когда мы не вместе, даже ночами.

И слава богу, что ночами. Потому что совершенно невозможно идти и в означенное время обыденно ложиться спать в пижаме. Или, что еще хуже, без.

В ночи, работая каждый на своем «поле», мы переписываемся в аське. Мечта о совместном сне преследует нас. «Я чувствую, – пишет он мне, – что еще пара-тройка недель в таком высоком темпе, и я взалкаю выспаться больше, чем тебя». В ответ я смеюсь, посылаю ему кучу смайликов. Я знаю: это невозможно. Хотя сама хотела бы совместного дневного сна уже сейчас не меньше.

Вот если б был у нас двадцать пятый час в сутках! Всего лишь плюс один час к тем двадцати четырем – и мы могли бы все успеть, переделать кучу дел и, урвав часть суток на законных основаниях, встретиться вместе и незаконно вздремнуть. Но нет его, нет! Как можем спать мы, упиваясь негой и покоем, зная, что ничего не успели и ничего не сделали, зная, что опаздываем на переговоры и на встречи, зная, что все послали к черту, вырубили мобильные, домашние и заперли дверь? Никак… Тут не до сна, ей-богу. Ведь каждая минута бесценна. Потому что, если выключен мобильный, зазвонит домашний, а если не отвечает и он, то недолго дождаться звонка в дверь.

Жизнь – кипучая, тусовая, высоковольтная в любое время суток жизнь нашего города – все равно нахлынет, напомнит обо всем, отнимет нас друг от друга и разнесет в разные стороны. Опустеет скоро благословенная спальня за тяжелыми гардинами, столь непрочно закрывающими нас от наших судеб, наших дел…