Полина Поплавская - Музыкант и модель

– Выбирай, – суровым голосом продолжал он, – или ты немедленно выкидываешь этот бред из своей глупой головы, или я завтра же отправляю тебя в закрытую школу при монастыре. Там тебя быстро научат послушанию!

Изумлению Соледад не было границ. Ее отец еще никогда с ней так не разговаривал! Она слегка испугалась, и ее темные глаза стали еще темнее. Но она тут же опустила их и тоненьким голоском пай-девочки проговорила:

– Хорошо, папа. Я буду учиться танцевать здесь.

– Давно бы так. – Густаво почувствовал, что его гнев иссякает, и ему сразу стало жалко свою любимицу, которая так и сидела с опущенными глазами над нетронутой тарелкой. – А вот когда подрастешь и покажешь, на что ты способна, может быть, ты и поедешь в Андалусию.

– Да, папа. Я согласна. Можно мне выйти из-за стола?

Отец, все еще стараясь сердито хмурить брови, кивнул, и Соледад убежала в детскую. За ней потянулись и братья.

В столовой повисла тишина. Густаво посмотрел на жену. Уголки ее губ подрагивали, а в глазах прыгали смешинки.

– Нет, какова, а? «Я согласна»! – Густаво действительно был поражен поведением дочери. – Кровь Христова, подумать только! Девчонке всего шесть лет, а она искренне считает, что мне требуется ее согласие!

Габриэла засмеялась:

– Но зато как ты был хорош в роли сурового отца! Я чуть было не поверила, что ты такой на самом деле…

– А я и есть такой. – И Густаво скорчил зверскую гримасу. – Просто ты действуешь на меня благотворно, моя красавица. Иди сюда…

Соледад подрастала. Она уже училась в школе. Она перестала драться с соседскими мальчишками – ей было некогда. Все остававшееся от школьных занятий время и все мысли девочки были отданы танцу, и с ним одним были связаны ее мечты.

Танец имеет свои законы, и чтобы непослушное поначалу тело научилось подчиняться им, необходима постоянная тренировка. Тренировка, не допускающая ни лени, ни поблажек самому себе. Только так достигаются отточенная четкость и сила движений, их завораживающая гибкость и легкость.

Маленькая Соледад уже знала, как труден выбранный ею путь, но никогда, даже в самые тяжелые минуты, когда ноги от усталости отказывались слушаться, а перед глазами плыли темные круги, не сомневалась в правильности своего выбора. Ее наставница Росарио Павон, учившаяся еще у легендарной Кармен Амайи, была очень требовательна к удивительно способной и трудолюбивой девочке. Соледад с самого начала понравилась ей, когда, приведенная Габриэлой в зал с огромными зеркалами, ничего и никого не стесняясь, повторила несколько однажды увиденных ею движений под хлопки холеных рук Росарио – и замерла, гордо вскинув маленькую головку и закусив нижнюю губу. Девочка отлично чувствовала ритм, и в ней был темперамент. А это означало – никаких послаблений, работа, работа, работа… Иногда, вернувшись вечером домой, Соледад падала на кровать и тут же засыпала. Габриэла сокрушенно качала головой, раздевая спящую дочь, но понимала, что изменить ничего нельзя.

А годам к двенадцати уже не только сама Соледад, но и никто из окружающих не сомневался в правильности выбранного ею пути. «У девочки талант. Думаю, ее ждет настоящая слава», – сказала сеньора Павон зардевшейся от гордости за дочь Габриэле.

Надо отдать должное Соледад: признание способностей ничуть не остудило ее пыл. Прошло еще два года, и Росарио Павон поняла: девочке уже не хватает того, что она может получить от нее. Рассказав о талантливой ученице своим коллегам в Малаге, Росарио начала готовить ее отъезд. И теперь, когда о поездке в Андалусию заговорила уже не Соледад, а сама сеньора Павон, Густаво и Габриэла противиться не стали, тем более что в свои четырнадцать лет Соледад была вполне самостоятельным человеком.

Она унаследовала красоту матери: у обеих были черные гривы одинаково непослушных вьющихся волос, тонкие черты лица и огромные темные глаза – золотисто-карие у Габриэлы и почти черные у Соледад. Соледад была немного выше матери. Когда девушка шла по улице – тоненькая, серьезная, с гордо поднятой головой, – то казалось, что она двигается под какую-то слышную лишь ей одной музыку. Ее грация зачаровывала, и многие оборачивались ей вслед. Впрочем, тогда это ее не интересовало. Ее вообще не интересовали обычные люди. Только такие же, как она сама, – увлеченные, одержимые творчеством… Разве можно жить по-другому, просто изо дня в день ходить в школу, потом на работу, готовить еду, покупать вещи, встречаться с друзьями?.. И это все?! Предложи ей кто-нибудь такое – она сочла бы это самым страшным наказанием…