Ольга Агурбаш - Любовь без гарантий (сборник)

– Пошла вон, тварь!

Такое можно забыть, простить, оправдать? Можно?

Но только как же тогда… дальше… Что же та цыганка не подсказала, не помогла? Бросила фразу: «Прости!» А как? Что для этого нужно сделать? Может, прибегнуть к гипнозу, чтобы тот стер из памяти все ужасы, страхи, обиды? Чтобы убрал разочарование, боль, гнев? Чтобы истребил из сознания стыд за то, что у тебя не отец, а чудовище? Чтобы не знать таких понятий, как бессердечие, отвращение, негодование? Тогда да, тогда, наверное, возможно, видя сейчас перед собой больного мужчину, признать в нем отца, и пожалеть его, и даже сострадать ему, и сопереживать… Тогда и прощать ничего не придется. Тогда вполне возможно будет полюбить.

А сейчас… Сейчас Галка лишь вздыхала и мысленно пыталась убедить себя в необходимости прощения. Но увы… Ничего не получалось.

Колян с Тоней стали настоящими друзьями. Вот уж кто никогда не ссорился. Вот уж у кого не бывало ни разногласий, ни недомолвок. Создавалось впечатление, что они истинные отец и дочь. Собственно говоря, так почти и было на самом деле. По крайней мере, официально. Николай вписал Антонину в свой паспорт, дал ей свое отчество и фамилию. А она иначе, как «папа», его и не называла.

Тоня росла необычайно симпатичной девушкой. Дитя страсти двух красивых людей, она поистине взяла от своих родителей все самое лучшее. Высокий лоб и светлые волосы от отца. Ясный взор и обаятельную улыбку от матери. Но не только внешность выгодно отличала ее от других. Удивительным характером обладала эта девушка. Признавая авторитет матери и беспрекословно слушаясь ее, она имела свое мнение всегда и во всем. И главное: умела отстоять свою точку зрения. Хотя, казалось бы, одно никак не вязалось с другим. Как можно, с одной стороны, отстаивать собственное мнение, а с другой – беспрекословно слушаться? Но у Антонины получалось. Глубоко уважая мать, обладая пытливым умом и душевной чуткостью, она так мягко, ненавязчиво и грамотно излагала матери свой взгляд на какой-то вопрос, что та запросто соглашалась с дочерью. И получалось, что Тоня вроде бы и выполняет задание матери, но так по-своему, что и самой ей приятно, и Галка довольна.

И если у Тони с матерью, хоть изредка, но случались перепалки или легкие размолвки, то с Коляном – никогда. Единственным моментом, омрачающим взаимоотношения Антонины и Николая, были его ссоры с матерью.

С годами ссориться они стали реже, но все же случалось. И это было Антонине поистине больно. Она любила обоих, и непонятно было, чью сторону занять во время их размолвок, вмешиваться ли, выражать ли свое отношение, кому сочувствовать, принимать ли участие в примирении?

Она предпочитала не влезать. Если взрослые ссорятся, то это их дело, и лично ее – Антонину – их разногласия никак не касаются. Такими словами она пыталась успокоить себя, но не очень-то получалось успокоиться. В целом на семью эти размолвки оказывали крайне негативное влияние. Поэтому девушка искренне переживала. В такие моменты она потихоньку подбивала Коляна:

– Пап… ну пойди… помирись.

Колян, надо отдать ему должное, остывал очень быстро. Был горяч, импульсивен, мог нагрубить, обидеть, но буквально через несколько часов остывал и был готов к переговорам. Галка же держала обиду дольше. И не потому, что была злопамятна или уж чересчур ранима. Скорее всего, просто ей больше времени требовалось на переживание ситуации, на анализ, на внутреннюю процедуру прощения, если можно так выразиться…

При всей своей любви к Николаю, которая не ослабевала с годами, она считала, что должна «держать марку». Это означало помолчать, пройти мимо мужа с незаинтересованным видом, показать свою независимость от него… Короче, дать ему понять, что без ее участия ему плохо. Она хотела, чтобы он признал, что от ее молчания и холодного взора ему совсем даже не здорово.

Хотя холодный взор в направлении мужа у Галки не получался никогда. Уж, скорее, опущенные глаза или взгляд в сторону. Потому что смотреть на него отчужденно она не могла. Слишком лучилась она искренней любовью к нему, слишком явными были ее тяга и интерес.

Как-то после очередного примирения Колян предложил:

– Слушай, Галчонок! Знаешь, что я придумал?

– Ну?

– Помнишь то место около метро, где мы с тобой когда-то чебуреки покупали?

– Конечно! Тогда еще мороз жуткий был! А мы с тобой… не помню уже откуда возвращались… такие голодные. Ты говоришь: «Галка! Я сейчас умру от голода!» А я говорю: «А я от холода». А ты: «Тогда нас могут спасти только горячие чебуреки!»