Анна Берсенева - Рената Флори

– Здоров, – ответил он. – А почему ты спрашиваешь?

– У тебя странный вид.

– В чем странность?

В чем состоит странность его вида, он понимал и сам и, переспрашивая, просто поддерживал разговор.

«Нам приходится поддерживать разговор, – холодно, как не о себе и не о своей жене, подумал он при этом. – Сам собою наш разговор сойдет на нет или вообще не начнется».

– Ты весь вечер смотрел на всех отрешенно. Как будто для тебя не имеют значения дела, о которых мы говорили.

«Они действительно не имеют для меня значения», – хотел сказать Алексей.

Но не сказал, конечно. Дела эти должны были иметь для него значение, потому что касались возможных заказов его фирме, и выгодных заказов.

И вообще – то, что не имело для него теперь значения, было более глобальным, чем любые дела.

Вся его жизнь вдруг представилась ему пустыней. Именно так – пустыней. В таких вот возвышенных, никогда ему до сих пор не свойственных словах.

Алексей вдруг подумал, что все, что он прежде делал в жизни, он делал только из страха. Его пугало то, что не поддавалось холодному уму, – все это зыбкое, непонятное, неуловимое он старательно из своей жизни исключал.

И самой странной, самой неуловимой субстанцией была, конечно, любовь. Это было что-то такое, на чем невозможно построить жизнь. А если любовь кончится? Ведь никто не знает, почему она приходит и почему кончается. И что делать, если это произойдет?

– Почему ты молчишь, Алекс? – спросила Елена.

Любовь к ней кончиться не могла, потому что никогда не начиналась. К какой банальности свелась его жизнь! Свелась… Сам он свел свою жизнь к совершенной пошлости. Как будто песенку незамысловатую спел – два притопа, три прихлопа.

– Действительно, не очень хорошо себя чувствую. Голова болит, – наконец смог произнести Алексей. – У тебя есть обратный билет?

Этого, наверное, лучше было не спрашивать: голос мог выдать его нетерпение. Но он не удержался и спросил. Ему просто надо было знать, сколько еще времени она пробудет в Москве, чтобы распределить свое терпение на весь этот срок.

– Я улетаю завтра, – ответила Елена.

Ее голос как раз-таки был совершенно спокоен. Она всегда владела собой в полной мере. Или скорее в самом деле не видела причин для беспокойства.

Алексей судорожно сглотнул слюну. То, что он живет с совершенно чужим, во всем ему посторонним человеком, вдруг представилось ему таким странным, даже диким, что горло у него сжало спазмами. Он был женат семнадцать лет, но сейчас ему показалось, что эта странность заняла не какие-то отдельные годы, а всю его жизнь, и он не мог понять, как такое могло с ним случиться, чтобы целая огромная жизнь, подаренная ему неизвестным даром, была им растрачена так бессмысленно, так жалко.

«Это от молодости со мной случилось, – вдруг понял Алексей. – От молодости, от самонадеянности».

Мысль была странная, но он чувствовал ее изумляющую точность – только сейчас он смог ее почувствовать.

Его житейская рассудительность в самом деле была неотъемлемой чертой молодости. Перед ним лежала тогда долгая жизнь, которую он не хотел, не мог позволить себе проиграть, и он инстинктивно, как животное ищет надежное логово, искал способ эту свою долгую жизнь правильно устроить. Какая глупость! Только в молодости можно думать, что удастся обмануть жизнь, взять ее в свои руки. А потом вдруг женщина посмотрит на тебя дымчатыми глазами, вся в ореоле летнего света, и ты понимаешь, что не знал счастья. И главное, понимаешь, что твое пренебрежение самим понятием счастья, твой страх перед его непредсказуемостью – все это было постыдной и страшной ошибкой. Которую надо исправить. Но исправить ее уже невозможно, потому что жизнь твоя, конечно, еще длится, но лучшая ее часть – та, что отведена была сильным чувствам, – прошла, и прошла впустую.

– Ты слышишь, Алекс? – сказала Елена. – Я думаю, ей не стоит ехать в Австралию.

– Кому?

Алексей вздрогнул. Ее голос, всегда казавшийся ему таким мелодичным, да и был он мелодичным, – прозвучал сейчас как визг разорвавшейся скрипичной струны.

– Да Лизе же. Если Бобби считает, что его карьера лучше пойдет там, то это не относится к ее карьере.

– Бобби едет в Австралию?

Алексей спросил об этом машинально; он на минуту забыл даже, кто такой Бобби. Ах да, жених его дочери. Девочки, которую он много лет называл своей дочерью, потому что так положено среди порядочных людей: если ты женился на женщине с ребенком, то этот ребенок должен стать тебе близким.