Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб

— Да, — сказала я, шатаясь на ватных ногах, ощущая скрытую, неопределенную боль, пронизывавшую, как иглой, позвоночник, — разумеется, чувствую.

Я удивлялась, как другие — Тиш, моя мать — в один прекрасный вечер становились женщинами, а потом продолжали жить по-прежнему, даже не ощущая существенной разницы. Это было откровением, это изменяло жизнь. И я хотела понять, как можно заниматься этим каждую ночь и при этом оставаться в общем-то тем же человеком, что и до сих пор.

Тиш выходила из душа, закутанная в тонкое, серовато-белое полотенце „Три Делт", когда я вошла в комнату. Она сразу все поняла. Мы не сказали друг другу ни слова, но Тиш догадалась, что этот вечер я провела с Крисом.

Я всегда удивлялась, как она могла это узнать, но никогда не спрашивала подругу. Я догадывалась, что она спит с Чарли, но не знала, когда начались их отношения. Мы не говорили об этом.

— Я предполагаю, что разговариваю с будущей миссис Кристофер Колхаун? — засмеялась она.

— Верно, — произнесла я, тоже пытаясь улыбнуться, — мы поженимся через неделю после вас.

— Итак, твоя великая мечта начинает осуществляться.

— Да, это так.

— Тогда почему же ты плакала?

— Знаешь… Это пресловутые слезы радости…

Она повернулась к своему шкафу, вытащила сигарету и закурила. Чарли настаивал, чтобы она бросила курить, и она пыталась, но уклонялась от установленного правила, когда нервничала.

— Ну и как прошла „пресловутая" первая ночь?

— Первая ночь? — весело переспросила я.

— Перестань, Энди! Знаю, ты угнетена, ты плакала. Он обидел тебя?

— Нет, все было замечательно.

Она молчала и пристально смотрела на меня через дым сигареты. Я почувствовала, что слезы вот-вот готовы хлынуть вновь. И я с трудом произнесла:

— Это было… ужасно. Не так, как ты думаешь, а… по-настоящему жутко. Я удивляюсь себе, Тиш…

— Да?

— Могу я тебя спросить?.. — Я остановилась.

— Энди, конечно, ты должна знать, что мы с Чарли трахаемся, как норки, когда только возможно, с тех пор как он дал мне какие-то таблетки. Не стесняйся, спрашивай меня обо всем.

— Слушай, разве возможно, чтобы было так хорошо уже с первого раза? И чтобы мне сразу понравилось это? Я хотела еще и еще, я думала, что не смогу ждать дольше…

Тиш раздавила сигарету в пепельнице и обняла меня.

— Господи, нет, конечно. Это почти всегда ужасно в первый раз, — произнесла она. — Больно, как в аду, и неприятно. Ты ничего не чувствуешь, и тебя интересуют только два вопроса: не слишком ли ты холодна, и не собирается ли он тебя бросить. Никаких потрясающих ощущений, я уверена в этом. Думаю, потому, что головой-то ты понимаешь, что все о'кей, и в то же время чувствуешь, что все не так, как надо. И поэтому ты ощущаешь себя шлюхой или мошенницей, а то еще кем-нибудь похуже. Все это мамочкино воспитание. Я ревела два дня, когда впервые это сделала. Но потом все стало намного лучше. Правда, лучше. Все стало прекрасно. Постепенно ты начинаешь доверяться ему, ты понимаешь, что он не собирается тебя бросать, да и таблетки играют определенную роль… А затем все становится просто чудесно. Сладко, таинственно, нежно и… подобно взрыву. Ух! Я возбуждаюсь, стоит только заговорить об этом.

Я молчала. Тиш внимательно посмотрела на меня:

— Не делай этого больше без таблеток, Энди. Пусть Крис принесет тебе их завтра. Или Чарли купит. Но без таблеток сексом больше не занимайся. Не беспокойся по этому поводу. И с беременностью спешить тоже не следует.

— Не знаю, — произнесла я рассеянно, — все мне кажется таким практичным…

— Поверь, Энди, — уговаривала Тиш.

И я верила. Думаю, в тот момент Патриция Толливер Гриффин из Мейкона, штат Джорджия, была единственным существом на свете, которому я доверяла полностью. Тиш никогда не причиняла мне боли. От нее я получала только добро, любовь, от нее я набиралась здравого смысла.

С самой первой встречи, на ознакомительной беседе с первокурсниками, я полюбила Тиш и думаю — нет, знаю, — что и она полюбила меня. Но я так никогда и не поняла почему.

Я столкнулась с ней в коридоре. Мои глаза жег пот, выступивший от сентябрьской жары. Выглядевшая совершенно непримечательно, даже смешно — в мини-юбке, в которую было завернуто мое круглое, короткое, полногрудое тело, напоминавшее колбасный фарш, набитый в кишку, — страдая от застенчивости и неуклюжести и пытаясь скрыть это, я проговорила:

— Простите, я пытаюсь найти класс английского языка номер триста один.

— Он там, под знаком „Д", — улыбнулась высокая, угловатая девушка с лицом жеребенка, покрытым веснушками, глядя на меня из-под медной гривы волос. И добавила: — „Д" — значит „дерьмо".