Моника Мерфи - Девушка на неделю

– Не делай этого, – шепчу я. – Не открывай окно. Она больше не заслуживает твоего внимания, Дрю.

– А вдруг она все расскажет папе? – Его голос звучит совсем тихо и как-то по-детски. Сердце невольно сжимается; я чувствую его боль как свою.

– Ну и что? В той ситуации виновата она. Не ты.

Наклонив голову, он протягивает руку и нажимает на кнопку: стекло медленно ползет вниз.

– Что тебе надо? – спрашивает он холодно.

– Просто… поехали с нами. Пожалуйста. Ты нужен мне там, Эндрю.

Адель бросает на меня тяжелый, ледяной взгляд, и я отвечаю ей точно таким же – ледяным, тяжелым.

Ненавижу. Хочется порвать ее на части.

– Я уже был у нее на могиле вчера. Почтил память сестры. Чего еще ты хочешь от меня? – произносит он, и в его голосе сквозит тот же холод, что и во взгляде.

Но она словно не замечает этого.

– Ты еще столько не знаешь, мне… так много тебе нужно рассказать. Наедине. Это очень важно, Эндрю. Пожалуйста.

– Прекратите называть его так, – я не выдерживаю. Надо заткнуть ее. Не выношу, как она выговаривает его полное имя.

– Это его имя, – отзывается она сухо. – И кто ты такая, чтобы указывать мне?

– Не смей так с ней говорить. – В голосе Дрю звучит угроза, но Адель как будто все равно.

– Она никчемная, Эндрю. Пустышка. Зачем ты тратишь на нее время? Она что, хороша в постели? Готова раздвинуть ноги перед тобой по первому зову? Поэтому ты держишь ее при себе, да?

Адель, похоже, совсем спятила, и я отказываюсь обращать какое бы то ни было внимание на ее слова.

Она поступила с Дрю так низко, что должна вечно гореть в аду.

– Зато я не педофилка, – бормочу я себе под нос.

Судя по тому, как резко выдохнула Адель, бормотала я недостаточно тихо.

– Что ты сказала, маленькая дрянь?

Черт, я все-таки влезла в разговор!

– Она знает, Адель, – резко обрывает ее Дрю. – Она все знает.

Между нами повисает тяжелая до боли тишина. Не могу видеть Адель. Смотрю на свои дрожащие колени, изо всех сил стараясь дышать размеренно, спокойно. Краем глаза замечаю, как у Дрю подергивается уголок рта, как его пальцы стискивают руль так сильно, что побелели костяшки.

– Вот как… – Голос Адель срывается, и она чуть откашливается. – Значит, ты ей рассказал обо всем? И она знает о нашей маленькой интрижке?

– Домогаться пятнадцатилетнего мальчика и завести интрижку – далеко не одно и тоже.

Сжимаю губы и закрываю глаза. Мама всегда говорила, что мой длинный язык до добра не доведет.

Похоже, она была права.

– Ладно. Раз уж ты хочешь, чтобы твоя болтливая шлюха знала обо всем, тогда я прямо при ней скажу то, чем хотела поделиться с тобой наедине.

Ее сладкий, вкрадчивый голос так действует на нервы, что я невольно поднимаю голову и смотрю на нее.

И то, что я вижу, мне совершенно не нравится: глаза убийственно сверкают, рот искривила безумная улыбка. Адель явно вот-вот сорвется.

– Нам пора, – шепчу я Дрю, и тот молча включает зажигание.

– Не хочешь узнать, что я собиралась тебе сказать? – спрашивает она своим жутким певучим голосом.

– Не особо. – Дрю не отрывает глаз от руля.

– Очень жаль, потому что это касается Ванессы.

Мы оба резко поворачиваемся к Адель.

– Что?

– Я пыталась сказать тебе об этом столько раз, но никак не могла выбрать подходящий момент. И все-таки ты должен знать. Я всегда чувствовала, что это правда… но не была уверена. А теперь знаю. Наверняка.

– Да говори уже, Адель.

От ожидания все скрутило внутри. Сжимаю колени потными ладонями, отчаянно боясь услышать то, что она сейчас произнесет.

– Ванесса не была твоей сестрой, Эндрю. – сделав паузу, Адель посылает мне убийственную улыбку. – Она была твоей дочерью.

Прошло уже больше четырех часов, а я по-прежнему не знаю, что сказать.

Я все еще в шоке от сокрушительного признания Адель. Хотя, конечно, больше всего оно травмировало не меня. С ужасом думаю о том, как Дрю перенес все это. Внешне он абсолютно спокоен.

Холоден, как лед. Непроницаем. Отстранен. Отрешен от всего вокруг.

Я провела с ним шесть дней и ночей, видела его на пике наслаждения и в отчаянии, полного ярости и нежности. Но таким – ни разу. Не знаю, что сделать для него. А он со мной не разговаривает.

Это были самые долгие и тихие четыре с чем-то часа в моей жизни. Заторы на дороге, паршивая погода, скользкий асфальт и проливной дождь, из-за которого Дрю почти ничего не видел через ветровое стекло.