Адель Паркс: Жена моего мужа

Я смотрю на часы. Представление должно начаться через пятнадцать минут. Какой бы страх и отвращение мы ни питали друг к другу, как бы страстно ни желали выяснить отношения, ни одна из нас не хочет пропустить начало представления. Близнецы — крестьяне, Ориол — дерево, мы обе считаем, что наших детей недооценили и дали неподходящие роли, и поэтому им тем более нужна наша поддержка.

Роуз, возможно, обдумывает то же самое и, наверное, приходит к выводу, что у нее меньше пятнадцати минут, которые можно потратить на обвинения, но она, по-видимому, не может больше ждать ни минуты, чтобы взорвать мою жизнь, и приказывает мне следовать за ней в один из классов, где нас никто не побеспокоит.

Удобно устроившись в тишине среди маленьких столиков и стульчиков, я заявляю:

— Если ты думаешь, будто у меня роман с Джоу, то это не так.

— Ты хоть представляешь, что ты наделала, Люси?

Я смотрю на ряды подносов, которые прикрывают детские учебники и коробки с цветными карандашами. Интересно, она действительно ждет от меня ответа?

— Думаю, да.

— Сомневаюсь. Ты украла моего мужа, а значит, и мои лучшие годы. Я потратила свою молодость на Питера. Ты украла мои воспоминания и значительную часть моего будущего. Ты лишила моих детей их права первородства, лишила их отца, который жил бы вместе с ними и участвовал в их жизни. Ты лишила меня огромной семьи. А мне всегда хотелось жить в деревне, среди диких цветов, птиц и ужей. Но я оказалась запертой здесь, в Лондоне, среди смога и всякой прочей дряни.

— Роуз, ты же живешь в Холланд-Парке, грех тебе жаловаться.

— Мы живем в достаточно комфортных условиях, и если бы я хотела жить именно в Лондоне, тогда мне действительно не на что было бы жаловаться, но это не так. Мне хотелось бы, чтобы их детство было наполнено приключениями, открытиями, какими-то удивительными событиями, а не уроками игры на фортепьяно и результатами тестов академических способностей.

Я потрясена услышанным. Мне всегда казалось, что Роуз нравится положение лучшей мамы Центрального Лондона.

Ее гнев все возрастает. Я пытаюсь найти какие-то слова утешения.

— По крайней мере, ты можешь оставаться дома и наслаждаться обществом детей. А мне приходится работать, и мы тоже не можем позволить себе завести четверых детей, потому что вынуждены содержать тебя.

— Вы не делаете мне никаких одолжений, просто минимум, положенный по закону. К тому же временами у меня тоже возникает желание покупать себе шикарные костюмы и околачиваться у кофейного автомата.

— Моя работа включает в себя нечто большее, и тебе это прекрасно известно.

— Да, но ты любишь свою работу и терпеть не можешь оставаться дома с Ориол. Ты вообще не любишь детей, но тем не менее завела дочь, которая должна была бы быть моей.

Подобное обвинение имело под собой основания лишь до недавнего времени. Я не могу надеяться, что Роуз поймет или поверит в произошедшие со мной недавно перемены, так что не возражаю ей, тем более что она не предоставляет мне такой возможности. Ее обвинения льются потоком:

— И то, что ты сделала, не дело прошлого. Ты до сих пор причиняешь мне боль. Знаешь ли ты, что Себастьян однажды спросил, не может ли он жить с отцом? Мое сердце разбилось на миллион маленьких частиц, но я ответила ему, что он может, если действительно хочет, и спросила, почему он этого хочет. И он ответил, что хочет жить у вас, потому что вы с отцом позволяете ему целый день играть в компьютерные игры и никогда не заставляете делать уроки. — Роуз смотрит на меня с презрением. — В этот момент я возненавидела Питера еще сильнее.

Он часто опускается до низких трюков, позволяя близнецам делать все, что они пожелают, смотреть телевизор и есть мороженое, никогда не настаивая, чтобы они вовремя ложились спать и чистили зубы. В какой-то мере это кажется мне еще большим предательством, чем то, что он трахает тебя. Я вижу, какие вы хорошие родители, и знаю, что вы склонны идти по пути наименьшего сопротивления. Целая армия нянюшек, бесконечные удовольствия и никакого намека на дисциплину. Тебе на все наплевать, и ты не хочешь заниматься Ориол. Ты не хочешь утруждать себя и говорить «нет», а мне приходится иметь дело с последствиями. Но я согласилась бы со всем этим примириться, если бы ты его любила.

Роуз дрожит. В классе холодно, но, думаю, ее дрожь вызвана гневом и разочарованием — шквалом эмоций, а не низкой температурой. Но она не плачет, не кричит, и я внезапно испытываю потрясение, вызванное благородством ее тихого страдания. Она больше не кажется мне робкой или бесхарактерной. Ее дрожащие руки не кажутся мне смешными, скорее благородными. Я уважаю ее и понимаю, почему мой любимый женился в свое время на ней. Я понимаю, почему мои лучшие друзья восхваляют ее и почему моему ребенку нравится бывать в ее обществе.