Ирина Алпатова - Барби играет в куклы

А иногда Полковник с невозможно умным видом раскладывал на кухонном столе пасьянсы. Не знай я, что на потертой клеенке лежат не менее потертые карты, то могла быть подумать, что идет заседание Генштаба и решаются задачи мирового значения или вопрос типа гамлетовского: быть или не быть? Вероятно, Полковник действительно загадывал что-нибудь важное, вроде — вернется к нам мама или нет. Это, по крайней мере, могло бы объяснить его сверх серьезный и сосредоточенный вид, но если и так, то пасьянс, судя по всему, никогда не сходился.

Без всяких там слов я отлично знала — Полковнику я не нравлюсь. Ну и что? Он мне не нравился тоже, и я совершенно не собиралась переживать из-за всяких там нравится — не нравится. Подумаешь… Полковник был совершенно из другого мира, чужого для меня и непонятного, он был из другого теста, скорее глины, а может быть даже железа. И самое главное — он не нравился маме, вот в чем дело. Правда, чуть повзрослев, я догадалась, что и сама маме тоже не нравлюсь, толстая подслеповатая дуреха, но я не виновата, что получилась именно такой. А вот Полковник был виноват во всем. Будь у него не такие бесцветные глазки, не складывай он тонкие губы-нитки в вечную брезгливую гримасу, в общем, будь он каким-нибудь другим, мама может быть и не уехала от него, а заодно и от меня. Да, конечно, она могла забрать дочь, то есть меня с собой, а та не лезла бы на глаза ни ей, ни новому мужу, она вообще никуда бы не лезла… Но мама уехала очень быстро и я не успела все это ей объяснить.

Ну ничего, я стала потихоньку привыкать жить без неё. Уезжают же люди в длительные командировки. У Никитиной из нашего класса, к примеру, отец из всяких там командировок не вылезал, и она даже однажды сказала, не мне правда, а другой девчонке, что он мать по ошибке другим именем назвал, когда приехал в очередной раз, и был жуткий скандал. Но это у них, я бы мамино имя ни с каким другим ни за что бы не перепутала. Это к тому, что маме нравилось, когда я называла её Наташей, а мне нравилось, как она при этом смеется.

Иногда мне приходилось слышать у себя за спиной торопливый шепоток соседок что-то там про "её мамашу". Да что они понимали, какое отношение имело это поганое слово к моей маме! Плевала я на них и на их дурацкие словечки. И еще я подумала как-то, что если впущу это слово в себя, то уж точно никогда маму не дождусь. Ну а Полковник мог бы вообще не появляться, мог уехать в кругосветное путешествие, я бы только платочком ему вслед помахала, причем с радостью.

И вот теперь Полковник собирался в очередную командировку, а меня, значит, отправлял в ссылку. Да, Бабтоня уехала в свой Ленинград, который был теперь не совсем Ленинградом, то есть вообще им не был, хоронить Тату, но рано или поздно она должна была вернуться, именно это она мне обещала. Я должны была потерпеть, пожить без неё, без её "страшных" рассказов, без пирогов и набегов на волшебный сундук. Собираясь в свою невесёлую поездку, Бабтоня попыталась меня же ещё и утешить. Но только она совершенно серьёзно могла предположить, что Полковник боится оставлять без присмотра такую "красивую барышню". Ну да, мне с моей нечеловеческой красотой требовалась охрана. Да если Полковник чего и боялся, то только того, что я непременно спалю нашу прелестную квартирку — когда ты научишься правильно(!) зажигать газ, или затоплю соседей — что можно так долго делать в ванной! Короче, он так жутко разволновался насчёт "красивой барышни", что даже решился связаться с тетей Валей. Именно тогда Полковник в первый раз вызвал у меня хоть какое-то чувство, которому я не хотела искать названия. Я думала только об одном: где же это я совершила прокол, позволила ему догадаться, что мне неплохо и одной. А иначе, зачем еще Полковнику понадобилось отправлять меня к какой-то там тете?

Я собиралась с духом, чтобы поспорить с ним и даже закричать: сам живи у своей Валентины! И пусть себе злится, мне наплевать. Но кто-то невидимый приложил к моим губам палец: шшш… молчи, ты только сделаешь хуже… И я сдержалась, промолчала.

Конечно, надо признать, что Валентина была совсем даже не Полковника, она была маминой сестрой. Я ее совсем не помнила, и когда однажды, еще давно, во дворе ко мне подошла какая-то бесцветная тетка и назвалась, я ей не поверила. Не могла быть у мамы такая сестра — чтобы никакое лицо, никакие волосы, не то, что золотистая мамина грива.

Самозванка о чем-то меня спрашивала и всё совала мне своё паршивое яблоко. Ну вообще-то яблоко было не паршивое, даже наоборот, но брать я его не собиралась. И все ждала, когда же эта с яблоком от меня отстанет. По-моему, тетка тоже таращилась на меня с некоторым недоумением, наверное, тоже удивлялась, что у моей мамы могла родиться вот такая вот я. И надо признать, что ее глаза мне кого-то очень сильно напоминали, неужели все-таки… Но это же была не мама… И ничего мне не надо, и я не хотела, что бы на меня кто-то смотрел вот так и такими вот глазами. Поэтому я "уперлась".