Дарья Лаврова - Текила-любовь

– Что там? – спросил Димка, непонимающе глядя с кровати то на Аньку, то на Андрея.

– Тут твои рисунки, Васич… – тихо произнесла Анька, не отрывая глаз от листа бумаги. – Те самые, что ты мне отдал на втором курсе.

– И что? – не понял он.

– Да ничего… – вздохнула Анька.

– Красивая… – прошептал Андрей, подмигнув ему.

– Кто красивая? – рассмеялся Димка. – Хватит говорить загадками! Юлька, что ли?

Последний рисунок с детьми Анька отложила в сторону, первый дала Андрею, а второй оставила себе. Они переглянулись:

– Покажем ему? – спросила Аня Андрея.

– Да, Веснушка, он должен это видеть, – кивнул ей Андрей.

– Какие-то вы сегодня странные… – Димка смотрел на них, как на идиотов, и усмехался. – Чего это вы задумали?

Андрей и Аня молча повернули рисунки к Диме.

Димка старался реже появляться дома. В будни это было просто, а в пятницу и в выходные приходилось выкручиваться. В магазине на первом этаже у холодильника с газированной водой стояла невысокая девушка в солнечных очках. Длинные чёрные волосы с еле заметным вишнёвым отливом. Её одежда и обувь были совсем обычными, не выделяющимися, но, даже несмотря на это, девушка выглядела как будто нарисованной. Всё вокруг реальное, жизненное, а она – картинка, рисунок, что-то волшебное и неземное, что трудно объяснить.

Девушка сняла очки и повернулась к продавцу:

– Апельсиновый сок.

Картинка оказалась Настей, ещё более похорошевшей за это время. Три с лишним месяца.

– Настя? – нерешительно позвал он, перекладывая из руки в руку банку «Невского». Она обернулась, и её чёрные глаза просияли ему навстречу так, что мурашки пробежали по всему телу. Димка уже был готов смириться с тем, что Настя ушла не только из универа, но и из его жизни, – как тут она появляется и опять путает ему все планы!

– Привет! – сказала она и улыбнулась.

Он предполагал всякое: что она справедливо наговорит ему неприятных вещей, или просто пройдёт мимо, сделав вид, что не знает его, или просто будет сквозь зубы отвечать на его вопросы – как обычно говорили его брошенные девушки. А Настя… как будто ничего и не было!.. Будто всё отлично!..

– Привет, – ответил он, отводя глаза и думая, что сказать. – Как дела?

– Отлично, – ответила Настя.

– Может, посидим где-нибудь?

– Я не против, – улыбнулась она.

– Тебе Анька не рассказывала, как мы Андрюхин день рождения отмечали?

– Нет, мы очень редко виделись эти три месяца. Расскажешь?

– Да. В общем, мы пошли на каток в парк Горького, решили покататься. С собой взяли глинтвейн.

– Глинтвейн? Он же остынет…

– Нет, у нас он был в двухлитровом термосе!.. На катке нельзя было пить, и мы пошли в лес. Там рядом есть. Прямо на коньках.

– Не взяли обувь, чтоб переодеть? Прикольно…

– Да. В лесу долго пили пиво. Ты представляешь, шесть нетрезвых парней бродят по лесу, по снегу на коньках!..

У неё тот же смех, но что-то изменилось. Она стала другой. Немного, но всё же другой. Теперь она смотрит по-другому и почему-то… то ли смущается, то ли стесняется его.

– А потом нашли какой-то маленький бар, сели там и выпили пару бутылок бренди. Короче, все нализались до поросячьего визга и пошли по домам.

Димка привёл её в «Симбад». Странно. Почему она отказалась от пива?

– Ты надолго здесь? – спросил Димка, пытаясь быть равнодушным.

– Я бы и не уехала отсюда, а теперь не знаю, что буду делать. Сдам сессию, если получится, заберу документы и переведусь, наверное. Если не сдам, всё равно переведусь, хоть и потеряю год. Дим, не спрашивай меня об этом. Я не хочу об этом говорить. Извини. Давай поговорим о чём-нибудь другом. Как Катя?

– Нормально…

Повисло молчание. Настя ни разу не посмотрела ему в глаза – всё время куда-то в сторону, будто искала предлог, чтобы сбежать. Он знал, что ему будет тяжело, но не думал, что настолько… Любая мысль о ней причиняла боль, каждое холодное слово этого, никому не нужного, диалога…

– А помнишь, как мы кидали бутылки с балкона? – вдруг спросил Димка.

Настя вздохнула и, ничего не ответив, молча ушла в сторону одиннадцатого блока.

В следующий раз он встретил её через неделю, когда сдал зачёт по летней практике. В зачётке, в графе «в качестве кого работал», аккуратным почерком дяди Ромы было выведено слово «слесарь». Дима спускался по лестнице с Кристиной и Юлей. Шутил, смеялся, поддевал – как было всегда.

– Давай-давай! – говорил он Кристине. – Это резец называется!.. Вы до Ленинского идёте?