Дарья Лаврова - Текила-любовь

– Подойди вечером к Новгородцеву, – предложила Машка. – Сострой ему глазки, луп-луп, ты это умеешь. Глядишь, сжалится над тобой и продлит тебе твою троечную сессию. А что, Кристина с Юлькой только так и держатся здесь. Учились бы они на физмате – вылетели бы ещё на первом курсе! У тебя сейчас есть пересдача?

– Курсовая по метрологии, – ответила Настя. – По-моему, ей сдавать бесполезно. Начнётся опять: «Мой юный инженер, моя птичка, рыбонька!.. Ты не знаешь даже на двойку!.. Приходи в пятницу». Уже двадцать восьмое февраля. Я две недели езжу в универ просто так! Бессмысленно! Я как лохушка ношусь с этими распечатками, я уже не просто выучила всё наизусть, я всё понимать начала!.. Нормальные люди сессию месяц назад закрыли! Я не говорю даже о «вышке» за летнюю сессию. С чего начинается мой день? Я еду в универ, час сижу в кафе и пью кофе с пирожными, потом два часа тусуюсь у деканата, пытаюсь взять допуск на курсовую. А этой суке трудно мне три поставить! Как будто мне пять надо!

– Тебе-то не надо, – серьёзно сказала Машка. – Это ей надо. Сто. Зелёных. А лучше – евро. Ты бы у неё сразу на пять всё знала!.. Да ладно, сколько раз мы уже об этом говорили. Я тебе ещё на втором курсе сказала, когда тебя к нам подселили. Помнишь? Наш универ – дерьмо, в котором главное не захлебнуться и не пойти ко дну.

– Помню, – улыбнулась Настя.

– Слушай, по-моему, здесь Васильев. Не оборачивайся! – Машка по привычке схватила Настю за рукав свитера. – Ты с ним не сталкивалась?

Настя отрицательно покачала головой, а потом, медленно и осторожно повернулась к прилавку. Первыми в очереди стояли Андрей, Дима и какая-то невысокая светлая девочка рядом, которую он нежно обнимал своей большой рукой. У девочки была густая чёлка набок и чудовищно худые щиколотки.

– Один кофе со сливками и сахаром, три колечка, три полоски и две «Фанты». Из холодильника, – сказал Димка.

– Две «Фанты»? – издевательски переспросила рыжая буфетчица. – С похмелюки, что ли?

Настя, не допив кофе, резко вскочила и унеслась из кафе в сторону читального зала. Машка побежала за ней, но в проходе с размаху налетела на Васильева. Здороваться с ним Машке не хотелось, но удрать незамеченной, к сожалению, не получилось. Васильев твёрдо встал у неё на пути и сказал:

– Привет! Чего не здороваешься?

– Подержи, – грубо ответила Маша, пихнув ему в руки свою сумку. Затем она засучила рукава и сунула под нос Васильеву два средних пальца. – Один от меня, а другой – от твоей бывшей девушки. – Потом она резко выхватила свою сумку из его руки и быстро выбежала из кафе искать Настю.

Через сорок с лишним минут Машка обнаружила Настю на детской площадке за универом.

– Я написала заявление об отчислении по собственному желанию… – дрожащими губами сквозь слёзы шептала Настя. – Я не смогу здесь учиться, я не хочу видеть его, я не могу… Мне кажется, я умираю. Уж лучше домой, беременной и отчисленной, чем здесь, когда он всегда рядом… Сегодня же заберу свои документы и съезжу на вокзал за билетом.

– Где заявление? – строго спросила Машка, протягивая Насте упаковку бумажных салфеток.

– Оно уже у Новгородцева, – ответила она. – Он сказал зайти к нему в три.

– Я бы тебе врезала, не будь ты беременной… Ладно, пойдём уж, хоть приведу тебя в порядок перед последней встречей с замдекана.

Стоило Георгию Васильевичу выйти из своего кабинета, как его тут же со всех сторон окружила толпа студентов-должников. Все что-то говорили, просили и тянули к нему свои полупустые зачётки и студенческие билеты. Все уже давно знали: если нужен Новгородцев, сразу хватай его за руку и говори, что хотел. В разговорах со студентами у него не было чисел. Максимум – день недели, а когда – на этой неделе, через две или через месяц – неизвестно. Он говорил, что уходит на полчаса, а приходил через три, если вообще, конечно, приходил.

– Отошли все с прохода! – сказал он с интонацией Жириновского. – Встаньте слева! Вы меня слышите? Так… С тобой, с тобой и с тобой, – он серьёзно кивнул на трёх студентов, которые так и не двинулись с места, – я сегодня не разговариваю. Понятно? – и отвернулся к другим.

К началу весны оставалось ещё много должников с зимней сессии. Из года в год всё те же знакомые лица. Двоечники. Многие из них сдавали сессию по полгода. Летнюю тянули до декабря, а зимнюю – до июня. Это были самые частые посетители деканата. То допуск на экзамен им нужен, то лично поговорить, то продлить сессию ещё на неделю, то поставить печать в зачётке. Среди должников почти не было девушек, а если и были, то в основном иностранные студентки. Русские – очень редко. Георгий и не помнил их, так как они появлялись в деканате лишь два раза в год, чтобы закрыть сессию. Хотя нет… Была среди должников одна девушка, которую он очень хорошо помнил. Она не особо рвалась к нему со своей зачёткой, а стояла у противоположной стены, окружённая весёлыми студентами-должниками, которые рассказывали ей анекдоты, и заразительно смеялась. Невысокая смуглянка с чёрными глазами, идеальной кожей и впечатляющими изгибами тела. Обычно она была смешливой и даже кокетливой, но только не сегодня… Полтора часа назад заплаканная кандидатка на отчисление ворвалась в деканат и положила ему на стол заявление «по собственному желанию». Он тогда сказал ей подождать до трёх и подойти ещё раз.