Лина Мур: Неправильная любовь

Беременность стала для меня шоком, я даже не знал, как реагировать. Ведь Хлои не предупредила меня, что перестала предохраняться. Оказывается, моя маленькая, как я думал, девочка сама приняла решение, сходила к моему лечащему врачу и узнала проценты возможности зачатия и стала принимать гормональные таблетки. Хотя у нее все было в порядке. Но, увидев заключение – две полоски, – я потерял дар речи. Первый раз за всю свою жизнь я плакал, не мог остановиться. Даже похороны родителей так не тронули меня, как осознание того, что моя любимая женщина пошла ради меня на это, перешагнула через свои страхи и все получилось после двух лет совместной жизни.

Как я и говорил когда-то ей, случайность не случайно приходит в нашу жизнь. И Хлои стала неправильной необходимостью для меня. Каждый день, проведенный с ней, откладывался в памяти и нашем альбоме жизни. Теперь не существует ни ее, ни меня, существуем мы. И это местоимение самый лучший подарок судьбы.

– Полное раскрытие, – громко говорит Торренс, и меня вырывает из воспоминаний.

– Давай, любимая, давай. Помнишь, как мы учились? Один глубокий вдох, и тужимся, – уверенно говоря, я наклоняюсь к Хлои и убираю с лица влажные пряди волос. – Молодец. Еще, малыш. Давай родим нашего сына, – приговариваю я, пока наш доктор раздает указания продолжать тужиться. Не паниковать при виде мучений на ее лице и чувствовать дрожь тела. Желаю передать ей свои силы, только бы ей облегчить эту задачу.

– Эрик… ненавижу…

– Знаю, женушка, знаю, как ты меня любишь. Знаю, что больно. Но я с тобой, как и всегда. Вдох. И давай, – я сильнее сжимаю ее руку, и Хлои упорно выполняет указания, тужась так сильно, что вены на ее висках вздуваются и по ним катится пот.

– Головка, – Торренс поднимает голову между ног Хлои, и я ведь понимаю, что он акушер, но, черт, он смотрит прямо на влагалище моей жены. – Сейчас не тужимся. Расслабься.

– Ага. Попробуй расслабиться, когда у тебя там слон и безумно хочется в туалет, – быстро дыша, говорит Хлои врачу, цепляясь пальцами за мою руку.

– Так. И давай еще пару раз.

– Не могу больше, – хнычет она.

– Можешь, малыш, можешь. Давай, ты же упрямая, как мул. Давай, – подначиваю я ее.

Я другой рукой подхватываю лежащее рядом влажное полотенце и вытираю ее лицо. Знаю, что она не видит моей улыбки, но она смотрит прямо в мои глаза, а оттуда в сердце, и сейчас я вижу в глубине ее черных бриллиантов безграничную любовь. Моя Хлои великая женщина. Моя женщина. Моя драгоценность и неизмеримая ценность в мире.

Вместе. Все делать вместе. И дураки те, кто не хочет присутствовать при родах. Ведь это ваше, только ваше таинство, ваши общие боль и счастье.

– Поздравляем, – на живот Хлои кладут съежившегося новорожденного, и она находит его руками.

Дышать. Я должен дышать. Но не могу. Я замираю, словно в медленной съемке, смотря на девушку с усталой счастливой улыбкой и на своего сына, которого она целует в лоб. Сердце стучит, оглушая меня ударами. Мы сделали это.

– Мистер Форд, хотите обрезать пуповину? – спрашивает Торренс, и я киваю, хотя до сих пор не пришел в себя.

Мне в руки вкладывают хирургические ножницы, и я совершаю первый шаг в жизни нашей полноценной семьи.

– Эрик, – зовет меня Хлои, и я снимаю маску с лица, отрывая взгляд от ребенка, которого сейчас обтирают и взвешивают.

– Да?

– Прости… все, что я говорила… я…

– Ничего. Можешь еще раз взять меня за яйца, переживу, – перебивая, я глажу ее по мокрому лбу. – Я люблю тебя, Хлои. Спасибо тебе за то, что подарила мне целый мир и самого себя, – шепчу я, чувствуя, как прохладная слеза скатывается по моему разгоряченному лицу.

– Жеребчик, – ласково произносит она, стирая пальцами мои слезы.

А я не могу иначе, так наполнен чувствами, что не совладать с ними. Я счастлив. До боли в горле счастлив.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу и улыбаюсь, закрывая глаза.

– Ну что, новоиспеченные родители, я вас поздравляю, – говорит Торренс, и я отстраняюсь от Хлои, вытирая лицо.

– Спасибо, – киваю я.

Пока Хлои приводят в порядок, вкалывают ей какие-то препараты, меняют белье под ней и переодевают, я сижу, наблюдая за этим.

– А вот и ваш мальчик весом восемь с половиной фунтов и ростом пятьдесят пять сантиметров, – в палату входит медсестра, неся укутанного младенца в белой шапочке, и вкладывает его в руки Хлои. – Я пока оставлю вас. Если он заплачет, то вызовите, я покажу вам, как его кормить, – услужливо продолжает она, но ни я, ни моя жена уже не слышим ее.