Джин Маклеод - Наперекор судьбе

— Кажется, мы оба склонны к извинениям, — заметил он, когда они повернули в одном направлении. — Прошу прощения, если я помешал вам моим несвоевременным появлением, но мисс Маккинон больше ценит то, что она называет «новостями», чем наличные, которые выручает за свой товар. Это общая беда в такой глухомани, как наша.

— Боюсь, что с этой точки зрения я ее разочаровала, — отозвалась Фиона, чувствуя, что ее сердце ликует оттого, что они идут вместе по залитой солнцем дороге. — Думаю, она решила, что мне следовало бы быть в большей степени шотландкой, чем я есть на самом деле. Сомневаюсь, что люди могли бы оставаться равнодушными к незнакомцам в таких местах, как это.

— Они ни к чему не равнодушны, — сокрушенно улыбнулся ее попутчик. — Даже я попал под батарею их любопытства, и только одному Богу известно, что они обо мне знают.

— Потому что вы живете здесь всю вашу жизнь, да? — спросила она, и его лицо потемнело, словно от набежавшего облачка.

— Да, — едва ли не с горечью подтвердил он. — Я родился в Триморе.

Она не нашлась что сказать. Тривиальные слова неожиданно показались ей ничего не значащими перед его мрачной задумчивостью. Они продолжали идти, и она заметила, что попадавшиеся им навстречу люди украдкой бросали на них взгляды. Ей показались, будто они смущались при виде ее спутника, некоторые здоровались с ним на кельтском, и он им кратко отвечал.

— Если вас постигло разочарование… — проговорила она наконец, — вы всегда можете начать снова.

Он невесело рассмеялся:

— Начать сначала и не жалеть о потерях? Вы это хотели сказать? О, это звучит так поэтично, что мне, право, не стоит жаловаться. Вы очень добры, коли даете мне такой совет, вы — совершенно незнакомый мне человек. — Он посмотрел на нее с высоты своего роста, словно увидел впервые. — От всего сердца благодарю вас за ваше желание подбодрить меня, — добавил он без тени насмешки. — Я много раз говорил себе, что одинокий волк не нуждается в ободрении, но, как оказалось, даже одинокие волки бывают временами уязвимы.

— Вы совсем один? — спросила Фиона, испытывая непреодолимое желание узнать о нем как можно больше.

— Да. Я пытаюсь обжить сорок акров пустынной земли, на которой, по мнению многих, нельзя разводить даже овец. — Его рот слегка дернулся, но он тут же извинился. — Простите меня, — с горечью произнес он, — я совсем недавно потерял то, что было мне очень дорого, а незадолго до этого умерла моя мать. С моей стороны дурно навешивать на вас мои несчастья, да еще при первом знакомстве. Несомненно, у меня нет права жаловаться, скорее я должен благодарить Бога, что она умерла раньше, чем все это случилось.

— Я вас понимаю, — вырвалось у Фионы. — Видите ли… хотя уже прошло шесть лет с тех пор, как я тоже потеряла мать, я все еще ощущаю невосполнимую утрату, то чувство потери, которую мне никто не возвратит. — Она проследила за его взглядом, устремленным на зеленые холмы и дальше через озеро. — Вам больно, и я не могу обещать, что время излечит вашу рану, даже если у вас осталась семья, которая даст вам утешение, — добавила она, сама не понимая, что заставляет ее быть такой откровенной с совершенно незнакомым мужчиной.

Никогда прежде Фиона не говорила так открыто даже со своими сверстниками, но она обнаружила, что ей легко говорить с этим молодым мужчиной, потому что, когда он улыбался, его глаза зажигались внутренним светом, выдающим его неподдельный интерес к жизни. Она с легкостью могла бы открыть перед ним свою душу, ибо ощущала внутреннее родство с ним.

— Последние три года моя мать была всей моей семьей, — неожиданно поделился он. — Вы правы, говоря о невосполнимости утраты, поскольку сами это испытали. Казалось, даже наш дом чувствовал это. Это был ее дом, и я почти ничего не взял с собою на ферму, боясь отнять частицу ее… боясь, что эти вещи не приживутся на новом месте, думал, что им может быть хорошо только там, где жила она.

— Чтобы не вырывать с корнем, — тихо обронила Фиона. — Так иногда ощущают себя люди, которых вынудили покинуть места, которые они очень любили… — Она замолчала, неожиданно осознав, что коснулась струны, глубоко задевшей его, но он, казалось, не обратил на это внимания.

— Моя мать была из тех, кто имел огромное влияние на других, — сказал он. — Ее любили и уважали повсюду, где она бывала. Она с достоинством несла груз одиночества после того, как умер мой отец, и я только теперь начинаю это ценить.

Острое чувство потери, пронзившее Фиону, было безмерным, однако ее сердце упорно цеплялось за надежду встретиться с ним снова, и пульс девушки учащенно забился, когда его серые глаза улыбнулись ей.