Наталья обычно замуж выходит рано, и действительно, вышла за своего тогда еще старшего лейтенанта, единственного настоящего мужа, в двадцать четыре — поздно что ли. Обладая характером живым и веселым, охотно принимает гостей в своем доме. Бывали и гости, особенно в аспирантские годы, когда в зоне В московского университета имени Ломоносова в общежитии получила отдельную комнату; но в поздние годы реже, по праздникам, потому как только одна дочь подросла — тут уже вторая. К тому же шумных мужниных и глуповатых товарищей не слишком жаловала — офицерье, хоть и сама была из семьи военного. По гороскопу Наталья знает себе цену и самолюбива — это про нее; чтобы соответствовать этой заповеди старалась обиды долго не забывать, но подчас забывала не забывать, была отходчива. Хотя всякие пустяки, несправедливые и колкие замечания в свой адрес, подолгу ее грызли, — была ранима.
Как у всякой взрослой дамы, у Наташи были, конечно, свои секреты. Но подчас, в минуты хандры, ей казалось, что секреты эти какие-то хлипкие, мещанские, без романтики. Вот ее подругу Аллу муж всякий год отпускает отдыхать одну — по туру. И прошлым летом на Адриатическом море, в Хорватии, у той был роман сразу с двумя немцами: то есть буквально одновременно, так и отдыхали втроем. У другой подруги был постоянный любовник — известнейший актер, правда, некрасивый, толстый и лысый, но веселый и богатый. И муж знал об этой связи жены, молчал, играл с актером в шахматы, брал у того за проигрыш контрамарки на премьеры и на просмотры в Дом кино. У третьей, хорошо устроенной, муж — пластический хирург, доктор наук, — был как бы еще и второй муж, воздыхатель со студенческих лет, и вся ее женская жизнь была один сладкий головокружительный слалом, пусть подчас и утомительный: один ребенок от одного, другой — от другого. Даже у горбоносой, мужеподобной ее маникюрши Зои — грудь, правда, хорошая, Наташа завидовала, — был какой-то перезрелый студент, который со стипендии приходил с цветками и шампанским, отчего и начинался у той время от времени со студентом загул, уже на Зоины, конечно, деньги… И только у Наташи ничего подобного не было.
Полковник, даром что добр, в отношениях половых был строг и ревнив, от себя не отпускал, отдыхать — только вместе, какой там одной в Хорватию; да Наташа и сама, наверное, на третий день уже потратила бы все деньги на международные звонки: как там девочки. Нет, конечно, за ней ухаживали, но все это была одна платоника. Ну, разве что недавно на кафедре она отдалась своему аспиранту, московскому грузину из Боржоми, его напору не было никакой возможности противостоять; потом ходила неделю, как в воду опущенная. Аспиранту сказала твердо:
— Запомни, этого не было ни-ког-да!
И к тайному Наташиному разочарованию аспирант оказался способным — всё запомнил. Ну, то есть забыл.
Но, напротив, в минуты подъема и радости собой, Наташа вспоминала свои годы до замужества, так она это называла, и ей становилось весело: нет, ничего в жизни она не упустила, построила дачный дом, вырастила сад, воспитала двух хороших дочерей, ее кандидатскую выпустили отдельной брошюрой. И, как у каждой настоящей женщины, у нее было прошлое. И иногда, вспоминая все это, окидывая мысленным взором свою биографию, она ощущала себя чуть не триумфаторшей, настоящей дамой, прошедшей по жизни четким печатным шагом, как на параде.
А прошлое у Наташи действительно было. Начать с того, что однажды, когда она была еще девушкой, она получила предсказание.
Это случилось, когда она приехала к родителям на каникулы, — бабушки Стужиной уже не было в живых, и в случае чего посоветоваться Наташе стало уж не с кем, — между вторым и третьим курсом.
Наташа, конечно, еще не знала тогда, что это лето — последнее лето и ее юности, и родительского дома — ранней зимой умрет отец, который всегда так баловал единственную дочь. Именно потому, что это лето оказалось последним, сейчас все и помнилось до каждой милой подробности. До запаха перегретой пыли на их улице Маяковского, до россыпей земляники вокруг столба — двадцать минут на электричке, — отмечающего границу Европы и Азии. До сарафанчиков с фестонами, которые бывали на ней и на Нельке, ее подруге с первого класса, когда они по вечерам отправлялись гулять в сквер у гостиницы Большой Урал — дразнили за эти фестончики друг друга Маша с Уралмаша. До сводящей ноги ледяной воды в Шарташе — несмотря на жару за тридцать, нередкую для Урала; до строчек одного модного тогда в городе поэта из Политехнического
Читать дальше