Елена Усачева: Искушение

В мире, где вечно все меняется, где одна секунда не похожа на другую и где, как утверждают знатоки, нельзя войти дважды в одну и ту же реку, глупо рассчитывать на постоянство. Любовь так же переменчива. Каждую секунду рождаясь, через мгновение умирает, чтобы появиться вновь. Мы же тянем на себя одеяло стабильности, порой не замечая, что все давно уже другое и для сохранения прежнего надо приложить вдвое больше усилий. Тут-то и рождается искушение все бросить и начать иную историю. Но пока не завершится старое, новое не придет, в полный сосуд воду не налить. История любви каждому выдается своя, и надо иметь терпение дослушать ее до конца.

Я счастлива.

Странно испытывать такое чувство. Обычно счастье осознается в прошедшем времени. Сравниваешь с настоящим днем и понимаешь — счастье БЫЛО. Сейчас же оно у меня ЕСТЬ. Я держу его в ладони, и оно переливается искрящимися бликами — вот оно счастье, со мной, во мне.

По утрам, когда я открываю глаза, надо мной распахивается голубое небо. Макс осторожно целует меня. Губы его по сравнению с вчерашним днем как будто теплее. Хотя у вампиров вряд ли есть что-то стабильнее температуры тела (равна температуре окружающей среды) да равномерного биения сердца.

— Макс!

— Не шевелись…

Я не только рукой не шевельну, а еще и глаза закрою.

Он стал осторожно отводить волосы с моего лба. Я чувствовала его легкие прикосновения, щекотное перемещение прядей. Сейчас он их художественно разложит на подушке, а потом будет фотографировать. В его ноуте тысяча папок с моими фотками. Каждый день меняется экранная заставка. Себя фотографировать не дает. Но иногда и вампиры отвлекаются.

Нырнула под одеяло, сгруппировалась, выбираясь к ногам кровати.

Щелк, щелк, щелк — заработал фотоаппарат. Если не поставил спортивный режим, все смажется.

Метнула в него подушку.

Щелк, щелк, щелк.

Кувыркнулась через низкую спинку.

— Замечательно!

Я растянулась на мягком ковре, раскинула руки. Бретелька ночнушки сползла с плеча. Потянулась поправить ее. На пальце почувствовала так и не ставшее привычным кольцо, поднесла его к губам.

Щелк, щелк, щелк…

— Смотри!

Макс перекинул ремешок на руку, разворачивая фотоаппарат экраном ко мне.

Разметавшиеся волосы легли на лицо, сквозь них смотрят еще сонные глаза, в зрачке искорка-веселинка. Моя рука, ладонь с линиями судьбы, на пальце темнеет кольцо.

А вот Макс свое не носит. Говорит, неудобно. Прикрепил к цепочке, намотал на руку. Эстет!

Я вновь вгляделась в экран аппарата, где один кадр сменял другой.

Пожалуй, надо часть фоток отсюда удалить. Здесь от меня половина. А тут я вышла не очень.

Осторожно взяла у Макса фотик. Тяжелый. Здоровый. Со съемным объективом. Но зато картинки делает замечательные. Покрутила колесико, прогоняя снимки. Макс провел пальцем по моему локтю, потом пошел выше, опустил ладонь на плечо, посадил на место сползшую бретельку.

Было щекотно. Я дернулась. Макс сильнее надавил на плечо. Руки сами легли на боковые планки фотоаппарата, палец скользнул к кнопке.

Щелк, щелк, щелк.

Макс клонился ко мне, а я нажимала и нажимала на кнопку. Передо мной на экранчике мелькало сначала его бледное лицо целиком, потом часть, потом только глаза. Последние кадры отразили потолок с бликами солнца, стену, стул, разоренную кровать. Макс обнял меня, я обхватила его одной рукой, другой все еще сжимая фотоаппарат.

Не помню, когда наши объятия разомкнулись. Солнечные блики сдвинулись по потолку, комната стала наполняться теплом. Ворсинки ковра щекотали щеку, кололи голую спину. Сквозь прищуренные веки я смотрела на свалившееся с кровати покрывало. И вдруг чернота из ночного сна шагнула ко мне. Вспомнила!

Резко села.

— Что? — Макс заглядывал мне в глаза, но мне хотелось отвернуться. Все казалось, погляди я на него, снова увижу это.