— Тоня, а как же вы в Москву, одна?
— Зачем одна? Я с Андрей Сергеичем и приехала! Мы уж завтра отбываем, потому в воскресенье наш гурт на прополку должен идти. А мне так захотелось на столицу посмотреть — ажио в грудях печет…
Криминальные кусты мечтательно вздохнули. Женька сидела, боясь пошевелиться. Андрей здесь…
— Тоня… а где же вы остановились?
— А туточки, недалеко. Гостиница «Волга». Я в семьсот четырнадцатом, а Андрей Сергеевич в семьсот шестнадцатом, рядышком. Это чтоб мне не страшно было, ночью-то. Шумно у вас тут, иной раз брякнет чего, я и зайдусь от страха — не теракт ли? А так — я ему в стенку стук, он мне — бряк, и на душе легчает…
Женька проводила Тоню до гостиницы и на прощание взяла с нее слово, что Андрею Сергеевичу та об их встрече рассказывать не будет. Чтобы не волновать.
Потом она поймала такси и поехала домой.
А дома творилось черт те что. Лесик с оскорбленным видом сидел на самом высоком шкафу и зализывал проплешины на боку. Клочья Лесиковой шерсти валялись на ковре, а круглая, как шарик, Матильда со склочным видом сосредоточенно бродила по комнате и занималась непонятным делом: волокла в одну кучу попадающиеся ей на глаза тряпки. Нечто вроде гнезда уже лежало под батареей, и именно туда Матильда и шарахнулась от вошедшей Женьки вместо того, чтобы броситься ей навстречу с приветственным лаем.
Потом она начала скулить и часто-часто дышать, на Женьку рычала и трогать себя не позволяла. С некоторым опозданием до Женьки дошло — Матильда собирается рожать!
Пометавшись по квартире без всякого смысла, Женька замерла посреди кухни и тяжелым взглядом уставилась на телефон. В комнате тихо плакала маленькая белая собачка. Женька недрогнувшей рукой нашла в справочнике гостиницу «Волга», дозвонилась с первого раза и попросила соединить ее с номером семьсот шестнадцатым. Потом накинула платок на трубку и стала ждать…
ПОТЕРПИТЕ, ПОЧТИ ВСЕ УЖЕ…
На всякий случай она еще и нос заткнула пальцами, так что голос он ее узнать не мог. Зато сама Женька при звуке голоса Андрея едва не свалилась со стула.
— Алло? Я слушаю вас.
— Господин Долгачев?
— Ну, в целом да.
— Вы простите меня ради бога за поздний звонок, но я горничная на вашем этаже, утром сменилась. У меня несчастье…
— В чем дело, вы не волнуйтесь только.
— Вообще-то не несчастье, а, наоборот, счастье, у меня собачка рожает, только я не знаю, что делать, она чего-то очень плачет, а ваша… ну, с кем вы вместе заселялись, сказала, что вы ветеринар, вот я и…
— Говорите адрес.
Женька продиктовала адрес и бросила трубку на рычажки. Потом пошла и села рядом с измученной Матильдой на пол. Стала ждать.
Андрей доехал за двадцать минут. Когда грохнула дверь лифта, у Женьки внутри что-то оборвалось, а еще напрочь исчез насморк, который благодаря Матильде за последние две недели вообще ее не отпускал.
Звонок в дверь. Негнущиеся ноги. В дверном проеме — он. Похудел, кажется…
В первый момент в черных глазах Андрея вспыхнуло бешенство, а потом из комнаты тоненько заскулила Матильда, и Андрей стремительно шагнул через порог.
В следующие два с половиной часа Женька только и делала, что кипятила воду, разводила фурацилин и марганцовку, беспрерывно мыла полы и безропотно кидалась исполнять все приказания доктора Долгачева. Матильда периодически начинала орать, Лесик переживал, а однажды слез со шкафа и пришел к гнезду. Лег у Матильды в головах — и заснул, паршивец. Женька хотела его шугануть, но Андрей тихо сказал:
— Не надо. Кошки чувствуют боль и умеют ее вытягивать. Он ей помогает. Смотри, она успокоилась.
А в три часа ночи Женькина маленькая семья увеличилась на четыре кудлатые головенки. Крошечные плюшевые сардельки — белая, черная, черно-белая и бело-черная — лежали в ряд у пуза измученной, но гордой мамаши и ритмично сосали молоко. Женька сидела рядом и ревела от счастья, Андрей мыл руки в ванной.
Потом он вышел обратно в гостиную и сказал сердито, почти грубо, глядя в стену:
— Семицветова, я тебя люблю. И я не могу без тебя жить. У меня каждую ночь болит сердце, и мой инфаркт будет на твоей совести. Возвращайся ко мне, пожалуйста. Вот. Все.
— Андрей, я ничего такого тогда…
— Я знаю. Я и тогда знал. Ты не могла желать мне зла. И хладнокровно использовать меня тоже не могла. Я это знал с самого первого раза. С той ночи. Просто… разозлился очень. И потом сердце заболело. Я виноват, Семицветова. Жень… я тебя люблю.
Читать дальше