Наталия Яровая: Тень Казановы

— Меня уволят, — говорила.

— И слава богу. Увезу тебя я в тундру!

В этом месте молчала. Не тянуло ее на родину…

Дни плелись, нарисовал пять квадратиков и зачеркивал каждый день по одному. Медленно. Медленно! Зачеркивал снова. По десять раз одно и то же. Бумага не выдерживала. Рвалась под моими крестиками — не нашего качества мануфактура!

Четверг.

— Ну?!

— Не пускают. Но… — прислушался, — но я рассказала хозяйке, что земляка в Нью-Йорке встретила. Она приглашает тебя на уик-энд к себе.

Йес! Йес!! Тут же сочинили легенду. Как жили в соседних дворах, в одну школу бегали, за косички дергал, из рогатки стрелял… И вот вдруг встретились! Где? В Америке! Я бы и сам плакал. Не скажешь же, что всего два дня знакомы и тащим в дом практически постороннего. На том и сошлись.

Пятницу еле пережил. На занятиях ничего не слышал, не видел никого. Скорее, скорее! Отпустили, наконец! Наши из группы затевали какую-то совместную культурную программу. Куда там! Отказался категорически и наотрез. Кажется, обиделись немного.

— Ну, счастливых выходных!

— И вам. И вам того же! — полетел.

В электричке народу полно, но расселись. Добрался до Элизабет. У вокзала зашел в супермаркет. Набрал всего. Потом — в ликерный. Знаю я ваши законы: если в пятницу не закупишься, то потом, кроме пива, ничего не найдешь. Признак американской добропорядочности: в будние дни пьянствуй, а в выходные — ни-ни! Суров закон, по это — закон! Набрал красного чилийского вина — Люба сказала, что хозяйка уважает. И виски. На всякий. Прибыл с пакетами, как Дед Мороз.

Оценили.

Хозяйка не такая уж сильно старая, щечки розовые, волосики — голубенькие. Принято у них так: седину не закрашивают, а подсинивают — прикольно! По дому в кресле катается, на моторчике. Из наших. Первой волны беглецы. Дети — сами по себе. Навещают на День благодарения. Средств хватает, времени нет — наняли Любаню. Чтоб кормила, поила, гулять водила, грустить не давала. И на День благодарения, опять же, индейку жарила. Работа и правда, по русским меркам, хорошая. На жилье не тратишься, сытый, зарплату чистенькой в карман складываешь. Свезло!

Покупки мои разобрали. Охали — зачем тратился? Новый русский? Да нет, уже старый. Богатый? Да, не бедный, не жалуюсь. Молодец какой!

Потом проиграли душещипательную историю про соседские дворы, косички, рогатки. Бабуля чуть слезу не сронила, поверила. И все причитала:

— Пара у вас хорошая, красивые оба, умненькие, земляки опять же, да и мужчина при деньгах. Жили бы да и жили вместе!

Где? У нее Америка — голубая мечта. А мне — не очень-то. Где родился, там и сгодился.

В общем ужин прошел хорошо. Затянулся, правда. Люба уже в спальню свою ушла, а я все бабусю развлекал. Рассказами да байками. Про Россию, обновленную. Бонусы зарабатывал. Заработал. Уснула крепко. Сам уложил, пледом из овечки накрыл. Спи спокойно! И — в спальню Любкину рванул.

Спит?! Обидно стало. Я минуты считал, бабку убаюкивал… Ладно. Обижаться передумал. В окно вдумчиво поглядел. И с краешку на кровать пристроился. Я-то балду всю неделю в универе пинал, а она жарила и мыла, бабулю пестовала. Зашевелилась. Теплая-теплая! И ничего совсем на ней нет. Пропал я!.. До утра до самого.

Проснулся — опять один. Но пугаться уже не стал. Соскочил бодрячком. Сполоснулся. Спустился в столовую. Бабуся сидит за столом. Огурец! Молоко пьет. Люба — у плиты. Улыбнулась мне, я — ей. Пастораль! Бабка опять рассказами увлеклась. Плакал день! Ну да ладно, все — рядом.

К обеду выбрались в парк. Пока на выход переодевались, успели использовать кровать но назначению. А в этом что-то есть!

Гуляли, бабусю по аллеям катали. Белочек подмороженных орехами кормили, заранее корм у входа купили. Специально продают, чтоб дрянь какую белке не подсунули. Все время руку Любину держал. Пальчики тонкие, щекотят меня за ладонь.

— Пошли в дом, — шепнул. — А бабка пусть подышит.

— Нельзя так! — засмеялась. — Забудемся, заморозим!

И губами холодными в ухо мне выдохнула. Сила воли потребовалась…

Нагулялись. Ужинали чинно и долго. Я Любе готовить помогал. Подавал, резал, мыл. Бабуле в этом моменте сильно понравился.

— Дура ты, Любка, — сказала.

Я согласился. Дура и есть. Со стороны даже видно! А она как и не слышит.

Не зря выгуливались, бабка сломалась быстрее, чем вчера. А может, прикинулась, пожалела нас.

— Уснула! — радостно сообщила Люба.

Я голову потерял, на руки ее подхватил, длинную, тонкую. И поволок наверх. В спальню. А она вдруг затихла. Прижалась сильно. Как будто боялась кого.