Даниэлла Вуд - Пугалки для барышень. Не для хороших девочек

Ведь можно вполне учтиво кушать торт, не прибегая к специальной вилке. Иногда и простая столовая вилка вполне сгодится. Бывают и такие моменты, когда, даже если специальная вилка положена рядом с вашей тарелкой, лучше всего проигнорировать ее и начать есть руками. А бывает, что только вилы могут вам помочь. Все дело в том, конечно же, чтобы различать все эти случаи.

Думаю, совет моей школьной учительницы стоит передать дальше по цепочке, но с поправкой, которую я сделала, когда сама была насажена на вилку речистого Рассела Невелика. Ведь вилки для торта, как и другие заостренные блестящие предметы — зеркала, летающие рыбки, кончики некоторых языков, — могут служить обману. Я бы сказала, важно знать, когда следует пользоваться вилкой для торта, но так же важно замечать, когда кто-то поддевает на вилку для торта вас самих.

Ужасно ранним утром, на следующий день после того, как Рассел Невелик небрежным жестом открыл своей жене дверь в наше посткоитальное блаженство, я сидела, сдвинув колени, на узком сиденье гида в микроавтобусе, до предела заполненном пассажирами круиза. С нами ехала и Натарша. Хотя бодрый поток подсознания сам собой изливался в перегретый микрофон из неконтролируемой части моего мозга, его рациональная половина искала ответ на вопрос, существует ли точное слово, которое означало бы: «Я получила удар, откуда не ожидала, но даже если бы ожидала, я не могла бы утверждать заранее, что он собьет меня с ног».

Если такое слово и существует, мне никак не удавалось его найти. Едва различимый пейзаж, который я комментировала, только-только начал формироваться, выступая из серого тумана, подсвеченного лучами восходящего солнца. Этим утром нашим круизникам предстояло покататься на воздушном шаре, болтаясь вместе с его корзиной среди поднимающихся от земли потоков теплого воздуха. Еще до того, как окончательно рассвело, наш автобус въехал на площадку, где на асфальте уже лежали четыре сморщенных, но постепенно надувавшихся шара яркой расцветки. Рядом с одним из них стояли женщина в белом кружевном платье, с маленькой Библией в белом переплете и букетиком белых же цветов в руках и мужчина в смокинге, нервно сжимавший и разжимавший пальцы ладони как раз на уровне своей ширинки.

— Скажите, — спросил меня старичок с гигантскими оттопыренными ушами, когда я помогала ему выйти из автобуса, — эти двое что, пожениться собираются в корзине шара?

— Нет, — ответила я. — Они просто случайно завернули на эту парковку и подумали, что это хорошее местечко, чтобы навсегда связать себя узами брака!

И тут я заметила косой взгляд, который бросила на меня Натарша со своего места в автобусе, но лишь гораздо позже, загнанная в угол ее крошечного кабинета после возвращения на корабль, я осознала, какую непростительную ошибку совершила.

— Номер десять, Рози. Номер десять, — сказала она, заполняя бланк моего третьего и последнего выговора с занесением. — Я считаю, что это правило не имеет исключений. Мы никогда не говорим нет.

Не буду скрывать, что я почувствовала облегчение, когда меня списали на берег до прибытия на теплоход накрахмаленной, эрудированной и, несомненно, во всех отношениях приятной миссис Невелик. После столь долгого пребывания на борту американского круизного судна немалым утешением стало для меня то обстоятельство, что к тому времени, когда проверка подтвердила правомерность примененных ко мне санкций, а документы о моем увольнении были подписаны, наш лайнер уже бороздил прибрежные воды братской Канады.

— Ну ладно, — сказала Бет в последнее утро моего пребывания в нашей каюте. Она достала из коробки свой последний бумажный носовой платок, протянула его мне и, вытирая собственный нос тыльной стороной ладони, добавила: — Иди уже.

Я сдала свой зелено-бутылочный мундир, фальшиво улыбнулась на прощание Натарше и, шагая по сходням корабля в своих любимых старых ботинках «Доктор Мартенс», спустилась на пристань города, охваченного с трех сторон полукружьем голубовато-серых гор.

Мне было тяжело, и не только из-за того, что я тащила два чемодана. Но я бодрилась изо всех сил, понимая, что именно этот город я, скорее всего, наметила бы себе как место высадки, если бы могла выбирать его самостоятельно. Ведь как раз здесь, в старом живописном квартале, облюбованном представителями артистических профессий, находилась моя самая любимая на свете чайная.

Чайная «Перекресток» раньше была жилым домом: представьте себе этакий просторный старый дом, некогда окруженный газоном с теннисной площадкой и с великолепным видом на море, но теперь засунутый в середину плотно застроенного квартала. Обширные, дряхлые веранды дома были застеклены и обставлены плетеными стульями и маленькими, шаткими столиками, на каждом из которых лежала стопка старых книг либо банального, либо непонятного содержания. Но настоящее волшебство «Перекрестка» таилось в бывших спальнях, гостиной и холлах старого дома, ведь стены каждой из этих комнат были увешаны полками, а все эти полки уставлены чайными чашками.