Натали Патрик - Больше собственной жизни

Трубные звуки оркестра аккомпанировали неистовому финалу огненного шоу.

— Позвони мне завтра домой, — она открыла дверь, — и, может быть, мы сумеем найти время поговорить.

— Нет.

— Что? — Первый раз она повернулась к нему лицом.

Он заставил себя смотреть ей прямо в глаза. Он пришел сюда по единственной причине: надо вырвать ее из своего сердца. По крайней мере, заручиться согласием, что она не придет на родео, иначе победы ему не видать как своих ушей. Даже сейчас ему невыносимо горько. Но надо довести дело до конца.

— Мы оба знаем, что ломаный-переломаный ковбой вроде меня недостаточно хорош для такой женщины, как ты. К чему притворяться, будто это не так.

Что-то мелькнуло в бездонных газельих глазах. Взгляд возражал ему. Губы молчали.

— Но я не хочу быть отвергнутым тобой, Алиса. — Он опустил глаза на шляпу, которую держал в руке. — Не в этот раз.

— Я никогда не отвергала тебя.

— Но не как мужа.

Ровные белые зубы прикусили пухлую нижнюю губу. Похоже, она хочет что-то сказать, но не хватает смелости.

Неужели он еще нужен ей? Ее глаза говорили, что она боится сказать то, о чем впоследствии пожалеет. А это значит, он ей нужен!

— Помнишь, дорогая, свои последние слова?

Она вздернула подбородок и промолчала.

— Ты сказала: «Если ты, Коб, отвергаешь мою помощь и запрещаешь участвовать в покупке ранчо, мы не партнеры. Если же мы не партнеры, тогда, по моим представлениям, мы не можем считаться супружеской парой. Так что с этого дня, Коб Гудэкр, ты мне не муж».

— А ты свои последние слова помнишь? — Голос Алисы слегка дрогнул.

— Ты же знаешь, что помню, — с усилием процедил он сквозь зубы.

— Ты сказал, что вернешься ко мне, когда докажешь, что чего-то стоишь. — Влага засверкала в глазах, но ни одна слезинка не упала. — И раз уж, Коб, ты сейчас здесь, мне надо с тобой поговорить. Слишком много чего произошло после твоего отъезда.

Именно это он и хотел услышать. Не зная, что ответить, он машинально потянулся к шляпе, и вдруг его пальцы, скользя вдоль ленточки на тулье, на что-то наткнулись. Зашуршала бумага. Это вернуло его к цели прихода.

— Я пришел, Алиса, из-за этого. — Он снял шляпу и извлек из-под ленточки желтоватый лист. Потом поспешно, стараясь, чтобы женщина не видела выражения его глаз, надвинул свой головной убор на лоб.

Лицо Алисы побледнело. Она рассматривала листовку так, будто никогда не видела раньше.

Коб сложил лист таким образом, чтобы видна была только фотография, и поднес его к самым глазам Алисы.

— Я пришел, потому что, когда увидел ЭТО, понял: у тебя есть что-то принадлежащее мне.

Он знает!

Кровь бросилась в лицо. В ушах стоял смутный гул: голоса расходившихся гостей, шарканье ног… Алиса с трудом перевела дыхание.

Когда-то самое страстное желание превратилось в величайший кошмар из-за одного маленького листка бумаги: фотография, которой она воспользовалась для успешного начала своей карьеры, сделала то, чего не могли сделать три года молитв, слез и поисков.

Коб знал об их дочери. И теперь над ее планами нависла угроза.

От бесчисленных вопросов голова шла кругом. Чего хотел Коб? Он говорил, что его жена не будет работать в городе. Естественно, к матери его ребенка это относится вдвойне. Будет ли он бороться за опеку над ребенком теперь, когда она выбрала работу вне дома?

Алиса смотрела на помятую фотографию. Девочка унаследовала не только внешние черты Коба, но и его характер.

Конечно, он приехал сюда не для того, чтобы забрать ребенка. Он этого не сделает. Сердце замедлило свой бег и перешло на тяжелые громовые удары. Не сделает?

Алиса вздернула подбородок, стараясь придать себе уверенность.

— По-моему, не стоит обсуждать этот вопрос, Коб, не пригласив наших адвокатов.

— Адвокатов? — Бумага сморщилась в его кулаке. — На кой черт нам адвокаты, если мы говорим о моих сапогах?

— Сапогах? — Алиса тряхнула головой. Коб ничего не знает! По крайней мере, о девочке. Он пришел сюда, чтобы забрать пару старых стоптанных сапог, а не свою плоть и кровь, не своего единственного ребенка!..

— Извини? — Она приложила руку к уху, словно ослышалась. — Ты сказал… САПОГАХ?

— Да, сапогах. — Он переступил с ноги на ногу. Гримаса раздражения исказила лицо. — Не пытайся отрицать, Алиса, это мои сапоги. Доказательство на фотографии.

Он снова протянул ей листовку.

Но ее взгляд лишь скользнул по фотографии, прикованный к Джейси, которая, сидя верхом на плечах у деда, хихикала и с высоты помахивала рукой сильно поредевшей толпе гостей. И каждый шаг длинных ног Йипа Картрайта неумолимо приближал момент столкновения и скандала.