Линн Смитерс - Потери и обретения. Книга первая

- Боюсь, это невозможно, - нехотя произнес Бентли. Вид у него был обескураженный. - Няня мертва, миссис Сэвидж.

- Мертва?!

- Она повесилась.

- Но… Что же с Элисон? - Милдред почувствовала, как сжались пальцы Максвелла, державшего ее под руку.

- Нам ничего неизвестно, - выдавил из себя шеф полиции. - Со смертью няни свидетелей не осталось, похитители молчат… Мы зашли в тупик.

- Но вы продолжите поиск, - с настойчивой интонацией сказал Максвелл.

- Конечно. Только вынужден сообщить вам, миссис Сэвидж, - добавил шеф полиции, - что няня малышки оставила предсмертную записку, в которой просит прощения у Бога… и у вас. В Федеральном бюро расследований склонны рассматривать эту записку как свидетельство того, что ваша внучка… - он запнулся, вид у него был как у человека, идущего на эшафот, - умерла.

Нет! Впервые за всю свою жизнь Милдред почувствовала, что сознание готово покинуть ее. Она сделала глубокий вдох, втянув в себя резкий запах нефти, принесенный морским ветром от буровых вышек на побережье, и головокружение прошло.

Словно со стороны она услышала свой голос, которым благодарила шефа полиции за то, что он не оставляет стараний. Голос звучал странно, будто доносился из морских глубин.

Вернувшись в свою усадьбу Кармелито, она огромным усилием воли заставила себя сохранить внешнее спокойствие, так как пришлось принимать соболезнования людей, присутствовавших на похоронах. Наконец, и это было самое милосердное, все ушли, оставив ее наедине с Максвеллом.

- Вы уверены, что желаете остаться здесь на ночь? - Его красивое лицо выражало одновременно и профессиональное, и личное участие.

- Куда же я поеду? Мой дом здесь. - Не зная, чем занять руки, Милдред машинально начала переставлять белые лилии в фарфоровой вазе. Дом буквально утопал в цветах, густой настой ароматов, сладких и пряных, вызвал у нее сильную мигрень.

- Если не хотите оставаться в одиночестве, - заботливо предложил молодой человек, - я с радостью составлю вам компанию.

- Не надо. - Она покачала головой. - Ценю твою заботу, но, если не возражаешь, я бы предпочла одиночество, день был для меня трудным. - Увидев по его лицу, что он намерен спорить, она добавила: - Со мной все будет хорошо. Обещаю тебе, честно.

Он нахмурился.

- Если вы не сможете заснуть…

- Я приму одну из тех таблеток, которые ты мне прописал, - заверила она его, зная наперед, что ничего принимать не будет.

В ту первую ночь она уступила его врачебному предписанию и испытала на себе действие этих пилюль, от которых у нее осталось ощущение, будто ее голову укутали в вату. А для нее было жизненно важно не пропустить момент, когда позвонят из полиции и сообщат, что они разыскали Элисон.

Ей не удалось до конца убедить молодого врача, но он все-таки ушел. Милдред так и осталась сидеть в глубокой тишине и полном одиночестве. Весь день она провела на глазах у людей и теперь радовалась возможности расслабиться, дать свободу мышцам лица и плеч, облегчить душу.

Она не знала, сколько времени просидела так. Наконец, когда она почувствовала в себе достаточно сил, чтобы передвигаться без риска упасть, она встала на ноги и поднялась по изысканной лестнице, выполненной в английском стиле эпохи Карла I, в детскую, где и бодрствовала до глубокой ночи.

Не обращая внимания на грозившие ей со всех сторон опасности, Джоанна Лейк на всех парах пересекла обледеневшую мостовую, ловко разминувшись с двумя такси, серебристо-серым «мерседесом» и блестящим черным «феррари». Ее красная шерстяная накидка с капюшоном, словно оперение птицы кардинал, ярко выделялась на фоне серого зимнего парижского неба и летящего снега. Длинные ноги, обтянутые черными колготками, в красных ковбойских сапожках с задранными носами были отмечены короткой перекличкой автомобильных гудков и заставили оглянуться восхищенного водителя «феррари».

В Париже праздновали Рождество. Переливчатые гирлянды лампочек обвивали голые ветви городских деревьев, превратив авеню Монтеня и Елисейские поля в грандиозные сверкающие проспекты и напоминая всем и каждому, что Париж - это город света.

Но мысли Джоанны были далеки от ярких огней и праздничного веселья. Ее заботы носили личный и безотлагательный характер. Она держала путь к ателье Поля Бертье, чтобы еще раз попытаться отвоевать себе труднодоступное место в таинственном мире французского модельера. Разумеется, она понимала, что получить работу в знаменитом Доме моды почти так же невозможно, как собрать в ладонь лунную пыль, но еще больше, чем поражение, ее пугала перспектива состариться, так и не сделав этой попытки.