Эстер Росмэн - Без покаяния. Книга первая

— Знаю, знаю, прелесть моя, что по утрам у тебя всегда плохое настроение, но был бы весьма признателен, если бы ты попыталась взять себя в руки. Ну хотя бы на пару дней, что они здесь пробудут. Потом можешь опять приниматься за все свои штучки. Я не часто прошу тебя, но уж это-то постарайся для меня сделать.

— Хочешь, скажу, в чем твоя проблема? Ты эгоистически не хочешь признавать правду. Ты просто не способен признать тот факт, что наш брак развалился.

— Даже если и так, пока Энтони здесь, не обязательно показывать ему это. Разве трудно, Моник?

— Значит, все бросить и начать прибирать дом для приема твоей долбаной родни? Так, что ли? Хорошенькое пробуждение! Не успеешь глаза продрать, и сразу такие радостные новости!

С этими словами Моник встала и подошла к шкафчику с нижним бельем. Джамна прильнул к жалюзи, продолжая старательно делать вид, что подметает. Элиот видел, что Моник не придает никакого значения присутствию слуги, и готов был убить ее за это. Она же спокойно прошествовала в ванную, предоставив ему, а заодно и Джамне, возможность проводить ее вожделенными взглядами.

У Моник было великолепное тело, она сохранила всю обольстительность юной девушки. Грудь полная, бедра приятно округлые, живот плоский. А как ему всегда нравилась ее восхитительная попка!

— Какого черта ты тут натворил? — донесся из ванной ее голос. — Ты что, вены себе резал?

— Да нет, милая моя, я и хотел было перерезать их, но по ошибке задел подбородок.

— Плохо дело.

Элиот нехотя улыбнулся. Еще случалось, что они могли вместе посмеяться над чем-то, но все реже. Веселье в их семействе умерло вместе с любовью. Может быть, он действительно любил ее когда-то, хотя по прошествии времени это казалось скорее каким-то исступлением. Единственное, что оставалось у них от прошлого, это физическое влечение. Привычное желание и удовлетворение его в одно и то же привычное время — в общем-то совершенно безрадостный секс.

Элиот подошел к кровати, откуда мог видеть ее стоящей возле ванны. И здесь он заметил огромный синяк у нее на ноге сзади. Откуда? В теннис играть она не ходила, он точно знал. Моник всегда любила грубый секс. Не раз вонзала она свои ногти ему в плечи, и его заставляя в ответ причинять ей боль, всегда старалась сыграть на темных сторонах его сексуальности. Но этот синяк — не его работа. Вспышка ревности пронзила его, что было, конечно, смешно, и он сразу же усмехнулся. Возможно, у нее кто-то был…

Эта мысль не оставляла его последние несколько месяцев. Он никогда не спрашивал ее об этом — главным образом потому, что не хотел знать реальное положение дел. Придет время, и она бросит это ему в лицо. Но не сейчас, не здесь. Он удивился бы, если бы такое случилось в Индии.

Говорить с Моник вообще трудно. Не женщина, а комок противоречий. Красивая, благовоспитанная, начитанная, мыслящая… Но это совершенство в минуту может превратиться в неприятную, грубую, сквернословящую и примитивно пошлую бабу. Снимая одежду, она становилась животным с одной-единственной мыслью — завоевать или быть побежденной.

Раньше в их любовных играх соблюдались приличия и определенно присутствовал такт. Они могли изнасиловать друг друга, посмеяться над этим и пойти в театр или, чуть не в полночь, отправиться ужинать, все равно куда — в Джорджтаун или Ист-Гемптон, Айл Сент-Луис или Гросвенор-сквэр. Он никогда не был уверен, нравится ли ей, ибо она отказывалась удовлетворить его любознательность в этом вопросе. Так что первые годы их брака ушли на изучение друг друга, на выяснение средств, возбуждающих чувственность, на некое соперничество и открытое неповиновение одного другому. В сфере интимной жизни все это их подбадривало, но психике обоих наносило непоправимый вред. Чем больше он давал ей наслаждения, тем глубже, казалось, становилось ее отвращение к нему.

Моник чистила зубы, время от времени поглядывая на него в зеркало. Потом она наклонилась к раковине сплюнуть воду, пренебрежительно выставив перед ним свой роскошный зад.

— Что с твоей ногой? — Элиот знал, что она прекрасно его слышит, но она вытирала лицо полотенцем, проигнорировав прозвучавший вопрос. — Моник?

Она продолжала молчать. Джамна метался по веранде, продолжая беспорядочно, как сумасшедший, скрести веником пол. Покраснев от ярости, Элиот встал и подошел к двери ванной.

— Джамна и я, мы оба хотели бы знать, откуда у тебя синяк.

Моник, приблизив лицо к зеркалу, исследовала состояние кожи.