Галина Врублевская - Женское начало

Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что грядет нечто ужасное.

– Пусти, пусти, гад! – Яна замахала руками и стала колошматить Карабаса по стриженой под машинку голове.

Сопротивление ребенка вызвало еще больше энтузиазма у подлеца, и он повалился вместе с девочкой на тахту. Нитка бус на ее шее разорвалась – и синие шарики посыпались на тахту и на пол, гулко подпрыгивая.

– Не бей меня, дядя! – еще громче закричала Яна, заметив, что он расстегивает ремень на брюках. – Я не буду больше брать тетину помаду.

Карабас зажал ладонью рот девочки – за стенкой соседи могли услышать ее крики – и сдавленным голосом прошипел:

– Заткнись, дура! Я не сделаю тебе больно.

В этот момент в окошко, со стороны улицы постучали. Насильник отпрянул от жертвы и мгновенно принял вертикальное положение: звериное чутье его опережало мысли.

Виновницей переполоха стала сама хозяйка. Поскольку тетя Яны работала техником ЖЭКа, нередко пробегала мимо своего дома в рабочие часы. Вот и сейчас она спешила по делам – в одной из квартир надо было составить акт о протечке – когда ее внимание привлекли крики, доносящиеся из окна собственной комнаты! Она остановилась, склонилась к форточке, но разглядеть сквозь плотный тюль происходящее в комнате было невозможно. Чтобы приструнить свою непутевую родню, она постучала по стеклу.

– Вы, чего там бузите, черти? Сейчас приду, задам вам перца!

Пока жена, огибая подворотню и проходя двором, добиралась до их полуподвала, Карабас успел привести свою одежду в порядок, а Яну поставить на колени, лицом в угол. Когда хозяйка вошла в комнату, он заставил наказанную развернуться:

– Посмотри, ё-моё, как размалевалась наша прынцесса. И бусы твои раскурочила. Я ей тут уже всыпал, чтобы неповадно было лазать по чужим ящикам.

Яна с зареванным и испачканным красками лицом хмуро уставилась в пол. Тетка с яростью накинулась на племянницу и оттаскала ее за волосы, с особенным изуверством дергая за выстриженную челку.

С этого дня Яна на долгие годы возненавидела косметику.

Все это она тогда рассказала Марте, первому человеку, с которым решилась поделиться своим горем.

– Что же ты тете все не объяснила? Ты же понимаешь, что твой Карабас хотел! – воскликнула Марта.

– Нет, он ничего не хотел. Просто попугал меня, я знаю. Я же сама виновата, что тетину помаду и румяна взяла.

– Ну, если он снова будет к тебе приставать, ты мне скажи. Я ему вправлю мозги, – пригрозила Марта.

– Хорошо. А хочешь посмотреть, что у меня есть? – Яне было больно продолжать разговор о Карабасе.

Она увела Марту в темный угол при входе, где стоял секретер. На его полке вперемешку с учебниками лежало несколько головоломок: какие-то сплетенные между собой кольца, витиеватые, вытянутые змейкой пирамидки. Яна вытащила из школьной сумки кубик Рубика и поставила туда же. Других игрушек там не было. Еще Марта заметила потрепанное пособие по разгадыванию ребусов и шарад. Она сразу заинтересовалась книжкой, подумав, что из нее можно было бы взять задания для викторин. Пролистывая страницы книжки, Марта увидела, что они тоже обезображены чернильными записями и обводами.

– Все же не могу понять, почему ты рисуешь в книжках? – теперь Марта смотрела на Яну не столько с осуждением, сколько с любопытством.

– Но это же моя книга! Полностью моя! Что хочу, то и делаю с ней! – Яна определенно не чувствовала в своих действиях вины.

И вдруг Марта, хоть и была еще подростком, уловила в протесте Яны что-то такое, что невозможно было осознать в ее возрасте. Она вдруг поняла, что Яна, не имеющая ни детского уголка, ни нормальных игрушек, все-таки стремится иметь собственный мир. Такой мир, в котором можно жить, что-то переделывать, выстраивать свое.

– А у тебя есть тайные сокровища? – по-девчоночьи спросила Марта. – Коробка с открытками или какие-нибудь стеклышки, камушки?

– Нет, больше ничего нет. Тетя говорит, что у нас и так тесно. У меня была коллекция календариков, но она их на помойку выбросила.

– А от мамы что-нибудь на память осталось?

– Только кубик Рубика. Жаль, что цветные квадратики от него отклеиваются. Но я их и так помню. А больше ничего. Мы ведь с ней в деревне жили, там все и осталось. Маму туда после университета послали, она учительницей была, математике учила. Тетя ее не любит, дурехой называет. Говорит, что мамочка только и знала, что книжки почитывать, а практической жизни не понимала.

Тетя, даже в описании Яны, не любящей свою опекуншу, казалась женщиной деятельной и разумной. Она рано начала работать, по вечерам училась в коммунальном техникуме и в итоге устроилась в жилконтору – за что ей и выделили эту комнату в полуподвале. Она была старше сестры на десять лет и тянула младшую, когда та училась в университете. Обе имели питерские корни, но семья потеряла жилплощадь в блокаду, выехав в эвакуацию.